В итоге, хорошо хоть живыми оставили. Да и запасы сохранились только благодаря Старому. Слава, когда мы не послушали его, просто выбрал из хозяйской кладовой то, что долго хранится, докинул к набору капканы, рыболовные снасти, пару топоров и ножей, и увез в неведомом нам направлении на своей Ниве Шевроле. Этим мы и жили, когда ушли из ставшего нам домом коттеджа в холодную осеннюю ночь. Мы со Старым понимали, что нам тупо повезло - мы остались живы.
Захватчики, видимо, жили по правилам, которые диктовал нам Старый, и через сутки и сами свалили из коттеджа. Слава вернулся туда после случившегося один и пришел обратно с шерстяными одеялами и баннером три на четыре, что хранился в гараже, видимо, со времен стройки – такими обычно укрывали стройматериалы.
Женщины уговаривали вернуться обратно, мол, почти три месяца на нас никто не набрел, может еще столько же проживем, а весной снова будет рыба, да и капканы, что были теперь в нашем распоряжении можно было освоить, но на этот раз мужчины были неумолимы.
Слава стал для всех нас той спасительной ниточкой, держась за которую мы пытались выйти из этого смога. И вышли, но теперь нам предстояло выжить. Это как упав в яму со змеями остаться в живых при падении, и радоваться пока даже этому. Больше никто не назвал бы его клоуном и повернутым, и все важные вопросы решались только им. Урок этот мы усвоили хорошо, и сейчас все понимали, что в группе должен был быть лишь один лидер, а в случае с домом он это доказал.
Славе на момент большого Пэ исполнилось тридцать восемь, и он отличался от «душных» ровесников своей ненавязчивостью и умением согласиться с любым мнением, но после того, как оказывался прав не делал лицо победителя, и уж тем более, не канючил: «я же говорил». У Славы всегда были пути для отхода, но мы скоро поняли, что наше эго – дыра в одном месте против его опыта и знаний.
Слава работал на том же частном заводе, что и я. Мы делали пластиковые окна, акриловые ванны, кучу разной не́годи для ремонта вроде плинтусов, уголков, закрывающих стыки плиток. Обычные работяги, что за пятьдесят тысяч в месяц готовы рвать жилы. У Славы была интересная семья. Нет, не все они следовали его образ жизни и мотались по лесам в поисках новых мест для схронов, не плели лапти и не носили зипуны. Нет. Просто они не мешали ему, не гнобили за то, что мало зарабатывает, и не старались свести на другой жизненный путь.
Жена Славы не кормила голубей сотнями, не держала дома кошек, что находила на улице, и не постовала редькой. В их доме не было того домостроя, который готовишься увидеть, когда уже знаком со Славой. Вика – красивая тридцатипятилетняя натуральная блондинка с ухоженными руками. Она маркетолог, но по ней и не скажешь: одной рукой она печет блины, на второй болтается их второй сын Ленька, к щеке прижат телефон, по которому она решает незаконченные рабочие вопросы. Такой я увидел ее в первый раз.
Жена любила Славу, а он ее. В их доме говорили исключительно с улыбкой, и никто ничего не ждал от другого. Я считал, что такого просто не могло быть, тем более за пятнадцать лет брака. Кто-то из них должен был начать озвучивать известные всем претензии, хотя бы потому что нет семей, где все ожидания были бы оправданы. Я бы заметил, что они притворяются. В общем, им стоило открывать курсы по достижению семейного дзена, а не работать черт знает на кого.
— Этот мужик из говна и палок сделает вертолет, Сань. Ничего странного! – ответила Вика, когда я спросил почему она вышла замуж за этого лешего.
— А она верит, что сделаю, Сань. Мне больше ничего не остается, кроме как сделать, - добавлял Слава и мы смеялись. Я кайфовал от того, что в этой семье можно говорить все, и никто не затаит на тебя обиды, и уж тем более, злобы.
— У мамы острый язык, а у папы золотые руки, дядь Саша, - вставляла их старшая дочка Алена – девочка, умеющая развести огонь без спичек. Конечно, я как и все остальные, несколько недоумевал, что Славино хобби, что он пронес через всю жизнь не надоело ему, а лишь матерело.