***
- Про пустоту любой дурак напишет, - сказала Серафима Петровна, - Ты бы лучше про любовь написал. Про принца. Как этот принц всю жизнь обо мне мечтает. Как мчится ко мне. Страдает обязательно. И находит сладостный покой в моих объятиях. И как мы потом долго правим в его королевстве. Вот это настоящая история, а не чепуха бессмысленная. Учись, дурак!
И мы со Сморфенем стали учиться. Даже не знаем, почему? Сила убеждения, видимо. А может, любовь к сказке. К настоящей такой. Где даже Серафиму принц любит. Золушку пинками гонит, а за Серафимой бежит, слюни роняет. Это ж прям - сказка из сказок. Серафима ведь даже мюсли ненавидит. Они ведь нёбо царапают. К тому же, они и не элегантные вовсе. Позор, одним словом. А двумя, опять "полет Гагарина". Бедна фантазия, что ж тут сделаешь? А Фима, как про полет услыхала, переодеваться побежала. Так ее в жар бросило.
А мы стали над принцем думать. По технике, как положено. Мотивацию оценивали. В общем, мы решили, раз принц в Фиму влюбился, значит, точно мазохист. Видимо, королева его в детстве унижала, и он так с этим свыкся, что продолжения пожелал. А что? И такое бывает... И мчался он к Фиме. А люди ему, как назло, добрые попадались, и так ему тяжко было. А как к Фиме примчался, она ему сходу: "Ну и дурак же ты убогий!" И сразу любовь у них. Со всеми атрибутами: он там и кредиты залез, и скотиной себя чувствовал. И так Фима расчувствовалась, что чуть не улыбнулась. А потом сказала, что мы могли бы и лучше. А мы не могли. Нам и так поплохело. Покорять невиданные вершины - это, конечно, приятно, но голова почему-то кружится и мутит немного. Видимо, с вестибюлярным аппаратом проблемы.
***
О грустном.
Петр Семёнович болел. Не так, чтобы совсем крякнуть, но боль сопровождала его в пути излишне часто. И потому он был, как правило, смурной. А Сморфень все пытался его развеселить. То спляшет, то собаками жонглировать начнет, а Петр Семёнович не улыбался вовсе. Как будто осуждал даже. Грустно было от этого Сморфеню. Он и так старался, и эдак. Ну, думает, я тебя пройму. И такую шутиху устроил однажды, что Петр Семёнович всё-таки рассмеялся. А потом скрючился и закричал. Сморфень даже растерялся.
- Что с вами?! - удивился Сморфень.
А Петр Семёнович как даст палкой Сморфеню по голове и говорит:
- А спляши-ка!
- Как-то не хочется! - А Сморфеню и вправду не хотелось. А плакать хотелось. Но он решил назло сплясать и улыбнуться. И от этого ещё больнее стало.
- Ну вот видишь! - сказал Петр Семенович.
Так Сморфень узнал про физиологию.
***
Август. Сморфень насторожился. Скоро осень. Странные чувства. Что-то трепетало внутри. Словно он вместе с птицами собирался на юг. Какое-то волнение охватило его. Он понимал, что природа начинает угасать, и это беспокоило. Надо было его как-то приободрить, но слова не находились. Я посмотрел в карманах, в серванте, даже под шкафом - слов нигде не было. Залез в интернет - там слов была уйма, но, к сожалению, все не те. Не то, чтоб совсем не те... Но к случаю совершенно не подходили. Они были скорей о глобальном: как похудеть, как разбогатеть, как изменить супругу так, чтобы не попасться, в общем, ответы на вопросы вселенского масштаба, а на такой простой вопрос, как избавиться от осенней хандры ни одного внятного ответа. Рекомендации побольше гулять я в счёт не беру. Это же что-то из разряда знахарства. Скажешь такому советчику: гулял - не помогло. А он в ответ: "Значит, мало гуляли." Границы ведь нетути. Тут даже если вообще домой не заходишь, может оказаться мало. По этой логике бродяги - самые счастливые люди, но глядя на них, так не скажешь. А Сморфеню надо было помочь. И тут ответ родился сам собой. И мы рванули на север. А потом на юг. То бишь домой. Причем на самолёте. В смысле, как птицы. И сразу все на свои места встало. И оказалось, что в некоторых вопросах конкретика не так важна. Ведь главное, что на юг, а остальное - детали.
***
Мы со Сморфенем опять на лавке сидели. И тут к нам старичок подсел. Ну, думаем, сейчас начнется. И началось. Но не то, что мы думали, а вполне такая дружелюбная беседа. Дядя Гриша, а старичок именно так представился (только не надо путать с "приставился", а то вообще ерунда получится, мы ж с ним разговаривали), говорил много и интересно. Мы тоже рассказывали, дядя Гриша улыбался. Вспоминал что-то, вскакивал иногда, словно молодость в него возвращалась. Такой старик чудесный оказался. Живой такой. Живее многих молодых. В какой-то момент казалось, что он вот-вот осалит одного из нас и, громко гогоча, убежит. Но он не убегал, а только говорил-говорил, и так это душевно было, что мы даже не заметили, как вечер настал. А как вечер настал, дядя Гриша встал и сказал:
- Пора! Режим, знаете ли... - а потом добавил, - Надеюсь, ещё встретимся. Только должен признаться: у меня есть проблема. С психически здоровыми людьми мне совершенно не интересно. А с вами интересно. Так что у вас, похоже, тоже проблема...
И ушел.
И тут как-то странно так стало. Вроде он нас со Сморфенем сумасшедшими назвал, а с другой стороны, сказал, что мы интересные. И как к этому относиться? Ситуация-то весьма относительная. И в то же время интерес-то - штука вполне себе абсолютная. В общем, с дядей Гришей мы подружились.