Девять месяцев пролетели, словно в тумане.
С момента того УЗИ, когда стало известно о двойне, и переезда в просторную трешку Криса, жизнь забурлила водоворотом событий. Мальчики окружили меня неусыпной опекой, а токсикоз терзал с неистовой силой. Федя, разрываясь между работой и учебой, находил силы помогать мне с сессиями, за что я, в редкие просветы между приступами тошноты, писала ему диплом и курсовые. Крис же, словно рыцарь, встал на стражу моей неприкосновенности, ревностно оберегая от любых посягательств, зная, что сердце мое по-прежнему принадлежит Максу. Сам Крис, раздираемый противоречиями, метался между Питером и нами, и в какой-то момент я заметила, как глубоко он ушел в себя, словно тонул в пучине невысказанных чувств. Однажды вечером, после выписки из больницы, где я лежала на сохранении, Крис, изрядно выпив, зашел ко мне в комнату. В пьяной исповеди он признался, что любит меня, но любовью дружеской, что ошибся в своих чувствах, но боялся признаться в этом даже себе, чтобы не ранить меня. Я убедила его, что ничем не расстроила, что сердце мое все так же принадлежит другому, и попросила подарить мне свою улыбку и перестать звать Макса по ночам, пригрозив расправой. Он согласился на это эфемерное перемирие, которое, как я знала, не будет соблюдено. Федя продолжал работать на износ, чтобы у малышей было все необходимое. Я подрабатывала написанием курсовых, получала пособия и потихоньку обустраивала детскую. После второго скрининга, узнав, что у нас будет мальчик и девочка, мы с головой окунулись в приятные хлопоты, покупая крошечную одежду, кроватки и прочие принадлежности для наших ангелочков. И вот, проснувшись этим утром, я почувствовала необъяснимую тревогу, смутно напоминавшую тот день, когда мы расстались с Максом. Решив, что никуда сегодня не пойду, кроме гинекологии и роддома, я выпила чаю, приготовила мальчикам завтрак и, разбудив их, стала ждать, когда Федя отвезет меня. Подъехав к гинекологии, Федя, решавший какие-то рабочие вопросы, остался ждать меня в машине. Зайдя в регистратуру и забрав свою обменную карту, я направилась к кабинету Серафимы Аркадьевны. Перед тем как войти, я заметила знакомый силуэт, но решила, что мои беременные гормоны играют со мной злую шутку. В кабинете, как всегда, меня ждали мои малыши. Серафима Аркадьевна поинтересовалась моим самочувствием, не тянет ли живот и нет ли тренировочных схваток. Услышав отрицательный ответ, она попросила меня оголить живот и приступила к осмотру. Убедившись, что с сердечками все в порядке, она направила меня в роддом для определения дальнейшей тактики ведения беременности, ведь двойня – это всегда повышенный риск и часто требует кесарева сечения. Выйдя из кабинета, я столкнулась лицом к лицу со своим кошмаром, который попытался заговорить со мной. Я, высказав все, что накипело, попыталась уйти, но он схватил меня за руку и потащил в столовую при больнице. Почувствовав, как начинает тянуть живот, я присела и попыталась выслушать его:
– Это ведь мой ребенок, нимфа? Еще и такой крупный…
– Нет, это не твои дети, Макс. Живи своей жизнью и оставь меня в покое.
– Дети? Их двое? Ты никогда не умела мне врать, нимфа.
И это прозвище, словно удар хлыстом, полоснуло по самому больному, воскресив в памяти каскад воспоминаний. Не успев ответить, я почувствовала, как отошли воды. Судорожно пытаясь найти телефон, чтобы вызвать Федю, Макс заметил мою суету и спросил, что случилось.
– У меня воды отошли, вот черт, как же больно, графский…
– Спокойно, идем к нему.
И тут он совершил поступок, которого я никак не ожидала: подхватил меня на руки, словно я была пушинкой, хотя я набрала за беременность целых 25 килограммов. Выйдя из больницы, мы тут же попали в поле зрения Феди, который, если бы я не рожала, не преминул бы устроить Максу взбучку, предупредив его напоследок, что если со мной или с детьми что-нибудь случится, он его убьет.
Пока мы ехали в машине, схватки становились все сильнее, и я, пытаясь хоть как-то унять боль, чуть не сломала Максу руку, а он терпел, понимая, что в моем животе – его дети. Доехав наконец-то до роддома, мальчики помогли мне оформить документы, и меня увезли в родовое отделение. Через пару минут ко мне пришел Федя, поставив ширму, чтобы ничего не видеть. Даже сквозь пелену наркоза я все равно возвращалась в тот момент, когда схватки достигали пика, и в один из таких моментов случайно чуть не сломала ему руку. Он, не выдержав болевого шока, упал в обморок, и его вывели из операционной. Меня семь часов мучили, пытаясь заставить родить самой. Когда наконец-то началась операция, прошло больше 20 минут, как первый малыш закричал. Услышав крик второго, я стала терять сознание и отключилась. Сквозь ширму я слышала лишь обрывки фраз врачей: «Мы теряем ее… Остановка сердца…». Очнулась я уже в реанимации, куда и попросила позвать моих мужчин и Макса. Макс зашел первым и, предвосхищая его вопросы, я сразу спросила: