А чем обернулось заклание царевича Алексея, который тоже есть точка в свитке Судеб, мы уже не по былинам, не по сказаниям Бояновым знаем.
Да помилует Господь русский народ, утишит Русскую землю.
Да соединятся святые Небеса с очищенным от скверны Отечеством нашим.
Нам молить, а миловать Господу…
Борис Годунов
Свеча пылала, но свет не мог поглотить теней, черных, шевелящихся. Даже от пламени была тень. Чудилось: то горит двойник белой – черная свеча.
Скрючившись, бочком сидел за печкой в простенке на березовых рубленых полешках правитель Борис Федорович.
Печь скрывала от нескромных взоров куцеватую лежанку. Монастырь потому и Новодевичий, что для дев. Все тут складно, махонько… На лежанке было бы удобнее, но печь днем протопили, и кирпичи, отдавая тепло, жгли нестерпимо. Борис Федорович о жаре и тесноте забывал, слушая речи. Ему бы еще щелочку!..
– Вот тебе денюжки! И тебе столько же! – дружески шептала инокиня Александра. – Всего вашего дела – привести людей. Послужите Борису Федоровичу, и он вам послужит.
– Царица, ты всем нам мать! Ради Бориса Федоровича вот так постараемся! – сказал один, и другой поддержал товарища:
– Когда в прошлый четверг печатник Васька Щелканов выходил на площадь, мы кричали: «Да здравствует Борис Федорович!»
– Верно, царица-матушка! Щелкан глазами зыркает, как волк: «Присягайте, так вашу, Думе, боярам великородным!» А я ему в ответ: «Не знаем твоих бояр! Знаем одну царицу!» Это же я кричал!
– Он, царица! Он! – подтвердил товарищ. – А я тут и возопил: «Да здравствует Борис Федорович!»
– За такую службу вас имениями наградить не грех. Братик мой добро помнит. Такой уж уродился: зла не держит, за доброе – последнее с себя скинет и отдаст.
– Послужим Борису Федоровичу! Царь Федор Иоаннович был чистый ангел. Мы разве враги себе, чтоб благодетеля-правителя на плута Шуйского сменять?! Будь, царица, спокойна!
– Не царица я! Нет уж больше Ирины Федоровны, есть инокиня Александра. Не ради брата хлопочу, ради доброго мудрого царя для государыни Москвы! С Богом!
Тени на стене сломались пополам, сапоги затопали и – стали в дверях.
– Мы по сту человек пригоним завтра к твоим окошкам! И по двести! А ты, царица, Борису Федоровичу напомни про именьица, когда в царях будет.
– Постараетесь вы для Русской земли, постараюсь и я для вас, – обещала мать Александра.
Борис выбрался из-за печи, спеша распрямиться, размять затекшие руки и ноги.
– Разговорились!
– Ласковый разговор дороже денег. На слова ли жадничать?
– Спасибо, Иринушка! Устала хлопотать, а я ждать устал, но поспешить никак нельзя! Потрафишь нетерпению – угодишь в такие сети, что и за сто лет не выпутаешься. Боярам нужен не царь, а дудка в шапке Мономаховой. Чего они дунут, то царь и гуднет. Не бывать по-ихнему. Не бояре меня на престол посадят, вся земля Русская.
– Шел бы ты спать, Борис. Сбудутся завтра твои сны, утолишь свою жажду. Был первым слугою, будешь первым господином.
Испуг вскинул Борису брови. Кончики пальцев задрожали.
– В чем? В чем попрекаешь меня?
Мать Александра устало потянула ворот черной рясы.
– Боже упаси! Час поздний, вот и сказалось что-то не так. Что сказала-то, не помню?
Борис перелетел келию, растворил дверь, закрыл тихо, плотно.
– По ногам дует… – Пал на колени. – Клянусь! Кладу жизнь мою на Господню Судную книгу. Да судимо будет потомство мое Страшным судом!
– Не надо, Борис! – побледнела мать Александра.
– Нет, я клянусь! Клянусь! Не травил царя Федора Иоанновича. Как можно придумать такое? Я за царем был как за стеной, от всех ветров и дуновений защищен и сокрыт! Всем пылом моего благодарного сердца любил я мужа твоего, Иринушка. За кротость! За мудрость, недоступную нам, грешным! Уж кто-кто, а я знал: простота царя – от великодушия, убогость – от смирения. Он был врач. Душу царства врачевал тишиною.
Мать Александра махнула рукавом по столу, и серебряный колокольчик для вызова слуг упал, покатился по полу, рассыпая звон.
Борис вскочил с колен. Поднял звонок, а в келию уже входили две сестры. Мать Александра сказала им:
– Принесите квасу вишневого да черемухового. А правителю в его келию воды горячей поставьте – ноги перед сном попарить.
– Там еще трое пришло! – сказала монахиня.
– Попотчуйте вином и приводите.
Борис сел на лавку, плечи у него опустились, правый глаз ушел в угол глазницы, кося по-татарски.