Но он готов в это поверить, а я нет. У нас был один отец и он тоже был не единственный ребёнком среди детей Великого Океана, но он остался один претендентом на трон, остальные ушли или в служение ему, или в пену морскую. Я в служение не пойду. Я вода, её стихия, а не вертикальная лужа.
–Я бы убила, – признаюсь я равнодушно. – Честно.
И любой бы носитель мозга поступил бы также. И Сигер может не притворяться!
–Ты моя сестра…– Сигер пытается меня укорить.
Смеюсь. В горле сухо, от этого смех выходит каким-то лающим. Но мне на самом деле смешно – мы оба можем назвать не меньше десяти имён каждый, имён наших братьев и сестёр, которых мы не просто отстранили от трона чужими руками, но и низвергли в дальние ссылки и в пену морскую.
–Забыл с кем говорю, – весело признаёт Сигер, – да, точно, забыл. Но ты ещё можешь быть живой. Можешь, Эва. Признай меня Царём. Присягни. Я отдам тебе какую-нибудь провинцию, и разойдёмся миром.
Я поднимаюсь, но не за ответом, а за тем, чтобы самой спросить:
–Что ты обещал Калипсо за убийство нашего отца?
Он вздрагивает, отшатывается. Глаза его не готовы смотреть столь бесстыдно, не признавая правды. Во всяком случае, сейчас и на меня.
–Она не виновата, – тихо отвечает Сигер, – она хотела, чтобы тени Великого Океана правили и над земным царством. Океан того не пожелал, и строго разделил мир. Она хотела вернуть его величие, можно ли винить её за это?
–Нужно, – коротко отвечаю я.
Он молчит, обдумывает. Он обдумывал это много раз, но теперь впервые с ним говорит не его собственный голос разума, а мой.
–Нужно, – соглашается Сигер, – но наказание суровое. Ты знаешь о её заточении. Она не может там сидеть, лежать, есть, пить без боли. Если она садится в кресло, то боль разливается по её телу, ходит по темнице – больно её ногам. Ложится в постель – снова всё ломит. И так за годом год, и всё в десятилетия, в века.
–Наказание есть наказание, – возражаю я. – Его суть не только в каре конкретного преступника, но и в предупреждении преступления. Теперь тот, кто замыслил дурное, может прекрасно зреть пример наказания, если всё провалится. А оно провалится! Но ты не ответил, Сигер!
Мой голос крепнет. Я в заточении и без власти, но я не наказана. Я сильна. Сигер не может меня посадить в тюрьму – народу не понравится. А Сигеру очень опасно волновать народ…
Зато мне очень даже полезно, но для этого надо обрести свободу. Хотя бы минимальную!
–Я обещал, что освобожу её, – Сигер, наконец, признаётся, – если она поможет мне занять трон. Я не думал, что выйдет так! я не думал, что отец умрёт!
Последняя фраза звучит как-то истерично и я напрягаюсь. Вот тебе и щукин день! Значит, вслух Сигер не желал убийства отца? Это, конечно, немного облегчает мне дорогу – теперь он у меня в руках!
Я встаю. Долой болезненность.
–А ты на что, милый друг, надеялся? – мой голос звучит холодно и жестоко. Я годами оттачивала эту жестокость в себе, зная, что однажды она пригодится мне на троне. Я ошибалась – она пригодилась мне ещё перед троном.
Сигер теряется. Подобно тому, как я не ношу маску перед ним, он не носит её передо мной, и сейчас я вижу его растерянным, и его зелёные глаза – не нашего, не морского цвета, свидетельствующие об осквернении его сути, готовы наполниться слезами.
–Ты полагал, что отец просто исчезнет? Или исчезнем все мы? Неужели ты не понимаешь, что трон Морского Царя передаётся лишь по праву ухода Царя предыдущего? Ты на что надеялся? – я наступаю на него. Ещё слабо, робко, но наступаю.
Он знает сам. Он желал смерти своего отца и своего царя. Но он не произнёс и потому как вроде бы не считал себя виноватым. Вернее, надеялся, что не будет считать себя виноватым. Но душу-то не обманешь! Душа знает всё, чего он там хотел на самом деле.
Душа оставляет его отцеубийцей и предателем собственного Царя! Двойным предателем!
–Я полагал, что ты смиришься, – глаза Сигера меняются. Слёзы пропадают, взгляд тяжелеет, теперь наступает он, а я сползаю в прикрытие болезненности, которое он мне сам назначил, желая выиграть время. – Смиришься с тем, что трон не будет твоим. Присягнёшь. Станешь служить царству. Да, ты остаёшься мне врагом, но ведь мы можем договориться. Мы всегда знали кто мы есть и сейчас лучшее, на что ты можешь рассчитывать – это на то, чтобы стать возле моего трона. Лучшее, Эва!
Комната не бесконечна, даже если это комната царевны морской. Всё равно стены остаются и я упираюсь в стену. Но это не тупик. Стена сейчас – опора.