–Не забывай, – Сигер совсем рядом, он может меня убить сейчас, но не станет, потому что тоже долго шёл к трону, – не забывай, сестрица, что я – Царь! Я могу тебя заточить в тюрьму, такую же, как Калипсо, а то и хуже…
–Фантазии не хватит, – я смеюсь. Смеюсь в лицо своему врагу и брату. Пропасть уже залегла, но пока я буду жить.
–Или убить, – он улыбается. Не реагируя на мою издёвку, всего лишь улыбается мне.
–Убивай! – соглашаюсь я. – Кстати, очень польщена тем, что ты явился в мои покои без оружия.
Страх… в зелёных глазах страх виден отчётливее, чем в наших – синих, голубых или тёмных глазах детей морского царства. И у Сигера были такие же привычные глаза, как у всех нас, но он осквернил себя союзом с Калипсо, стал отцеубийцей и занял мой трон!
Он больше не наш. И мне безумно нравится видеть, как пляшет страх в его взгляде.
Он забылся, объявляя меня больной, что я воин. Я была воином. Я воевала также, как и он. Но вот незадача – я не идиотка, чтобы сейчас прирезать его, хотя могу, и Сигер допускает на мгновение эту мысль, проявляя во взгляде своём страх.
А венец-то царский на тебе не крепок, братец!
–Но ты прав, – продолжаю я миролюбиво, – мы можем договориться. Ты и я. я была советницей отца, ты тоже был там. Ты знаешь, что я бываю полезна, и что со мной всяко проще, чем без меня.
Он не верит. Я бы на его месте тоже себе не верила. Но страх отступает, когда Сигер понимает, что драки не будет, во всяком случае, сейчас, и против воли расслабляется. Страх уходит, а с ним мутнеет и недоверие.
Ничего-ничего, я терпеть умею, братец. Море кровит-кровит, ноет и терпит, а прорвётся всё же. Обижай море, оно память имеет глубокую – захлестнёт всеми обидами и всей кровью, не отмоешься.
–Чего ты хочешь? – спрашивает Сигер. Вопрос уже деловой. Чего ты хочешь? Ты знаешь, чего хочу я, скажи свои условия, и разойдёмся.
–Ты не тронешь Бардо, Алану и прочих, – предупреждаю я.
Я крепко думала, Сигер! Я знаю, как ты ненавидишь нашего получеловека. Я его тоже ненавижу. Но это не значит, что я не могу их использовать! Я знаю, ой-как знаю, что у тебя давно на Бардо чесались руки, но ты не рискнул, так как не знал – чего такого в нём увидел наш отец, что приблизил к себе какого-то полукровку?
–Ни ты, ни твоя ведьма не тронут более никого. Ты дашь им места в Совете. Назначишь Бардо своим помощником, ничем его не обделишь. Это же и с Аланой. Они не будут отделены от семьи, как и оставшиеся братья и сёстры. Они не будут сосланы или казнены.
–Ты…– он даже теряется в словах. Он ожидал другого. Чего угодно другого! – Ты так радеешь за них…я поражён, Эва! Не подозревал в тебе такую тягу к добродетели.
Не за них, сазан самодовольный! За себя любимую. Но со стороны всё чинно и благородно – сестра заботится о своей семье, готова принести свою честь в жертву, готова смириться с узурпатором.
Героиня прожженной рыболовной сети, не меньше!
–Я удивлён, – признаёт Сигер. Он думает, пытается понять, в чём именно подвох, вот только не может. Нельзя тому, кто всегда плевал на окружение, вдруг понять, в чём тут дело. – Но я не вижу препятствий.
«Пока» – хочет добавить он. Пока я жива – будут жить и они. Во всяком случае, Бардо. Он уже представляет, как придёт день, когда я буду не нужна ему, и он избавится от всех нас.
Ну-ну. Я не буду тебе мешать, я буду смотреть твёрдо, словно стою на своём и мыслей твоих не понимаю.
–Хорошо, – подтверждает Сигер. Он не видит проблемы, не понимает, почему я так поступаю, наверное, даже считает, что заблуждался на мой счёт, и я блаженка. Или сдалась.
Но море кровит во мне. Оно не позволит мне сдаться.
–Я даю тебе слово, – Сигер протягивает руку, – даю тебе слово, что и ты, и братья да сёстры наши, включая Бардо и Алану, не пострадают, не будут отделены…если не сотворят против трона и Царства преступления.
Оставляет себе лазейку! ну не совсем дурак, чего уж. А преступлением много что можно счесть.
Но я пожимаю руку. Море бунтует, когда моя кожа касается кожи предателя-брата, но я держусь, я сохраняю лицо и даже улыбаюсь едва-едва, как болезная.
–Сегодня прощальный пир, – Сигер отпускает мою руку поспешно, вроде даже со страхом. Может чует, что море кипит во мне, не веря, что я прощаю. А может просто боится. – Я надеюсь, что ты придёшь. И будешь покорна и смирна.
–Я даже оденусь подобающе, – ехидство прорывается. Море не может совсем уж молчать.
–Сделай милость. Ты всё-таки царевна, а не…– он подбирает слово, демонстративно оглядывая мою бледность, растрепанность волос, сбитый ремень на платье, – какая-то походная девка.