Дискуссия о свободе
В комбинате организовали дискуссию о свободе. Чернов решил принять в ней участие. Он основательно подготовился к ней — это должно было стать его первым публичным выступлением. Основная идея, которую он собирался развить в своей речи, заключалась в следующем. Надо различать свободу как политическую форму жизни общества и свободу как неспособность власти бороться против распущенности и хаоса, сохранять общественный порядок. Надо различать, далее, свободу, дарованную сверху, и свободу, завоеванную снизу. Свобода, дарованная сверху, есть либо бессилие власти, либо тактика власти, либо махинации власти. Такая свобода является в основном иллюзорной и скоропреходящей. Ее дали, ее могут и отобрать, когда захотят. Только такая свобода, которая завоевана в результате длительной эволюции общества, причем — снизу и в борьбе с верхами, есть свобода более или менее устойчивая и в значительной мере реальная. То, что мы имеем сейчас, есть политика свободы, а не свобода в собственном смысле слова, и банальная неспособность властей держать в узде разбушевавшуюся стихию.
Когда началась дискуссия, с трибуны в зал обрушилось безответственное словоблудие, некомпетентность, злоба, клевета на критикуемых и отсутствие каких бы то ни было оригинальных идей. Все говоримое было взято из антисоветских передач западных радиостанций или украдено из сочинений критиков режима, о которых старались не вспоминать. Дорвавшись до трибуны и начав болтать, ораторы не могли остановиться. Их с трудом сгоняли с трибуны. Из двадцати человек, записавшихся для выступлений, сумели высказаться не более десяти. Прочим, включая Чернова, просто не осталось времени.
Если уж за возможность высказаться перед этой шумной и плохо слушающей аудиторией идет такая звериная драка, подумал Чернов, так что же должно твориться в среде тех, кто рвется на трибуну более широкую, — в прессу, на телевидение и радио?!
Угроза приватизации
Протезный комбинат, где работал Чернов, никогда не был рентабельным предприятием. Это было скорее медицинское и исследовательское учреждение, а не производственное. Комбинат поставлял для продажи в магазины протезы и другие предметы для инвалидов, включая инвалидные коляски и костыли, но они продавались по условным ценам много ниже их себестоимости. Так что перевод комбината на самофинансирование означал катастрофу. Какое-то время он еще мог существовать за счет побочной продукции — манекены для магазинов, детские игрушки, детали для автоматических устройств и т. п. Очень быстро побочная продукция вытеснила основную. Со всех концов страны во все учреждения власти и в газеты посыпались жалобы на дефицит предметов для инвалидов. Комбинат стал объектом яростной критики со стороны перестройщиков и был включен в число нерентабельных предприятий, подлежащих ликвидации или приватизации.
Такой поворот дела вызвал возмущение у сотрудников комбината и у огромного числа инвалидов, так или иначе связанных с комбинатом. Стихийно возник митинг на территории комбината. Выступавшие ораторы требовали восстановить статус комбината как медицинского и исследовательского центра, находившегося на дотации у государства. Неожиданно приехала сама Маоцзедунька и закатила речь смысл которой свелся к обещанию, что после приватизации сотрудники комбината будут получать зарплату вдвое больше, чем сейчас, и комбинат повысит производительность, по крайней мере, втрое. Она не сказала, сколько сотрудников останется в комбинате и какую продукцию он будет выпускать. Никто не догадался спросить ее об этом. После ее отъезда собравшиеся раскололись, и инициативой завладели проповедники приватизации.
— Ну что же, товарищи, — сказал Белов сотрудникам своего отдела, против потока истории не попрешь. Комбинат наверняка продадут каким-нибудь жуликам на ближайшем же аукционе. Что они тут устроят, легко предвидеть: что угодно, только не то, чем занимались мы с вами. Так что советую вам искать новую работу, не дожидаясь официального увольнения.