Расставшись с Беловым, Чернов вспомнил, как совсем недавно тот же Белов говорил Чернову по поводу отказа напечатать его статью в математическом журнале: Они не могут простить тебе не столько твою одаренность, сколько свою собственную бездарность. У них претензии на талант, а ты своим существованием даешь им понять, что их претензии не имеют оснований.
Трудовой коллектив
Теперь, потеряв самое главное, что было в его прошлой жизни, — трудовой коллектив, Чернов вспоминал его в идеализированном виде. Раньше достоинства коллектива воспринимались как нечто данное от природы или не замечались совсем. Внимание сосредоточивалось на его недостатках, вернее — на таких его явлениях, которые воспринимались частью членов коллектива как недостатки. Тогда не воспринималось как достоинство то, что люди получали устойчивую зарплату независимо от того, как они работали, получали какое-то жилье или улучшали его, получали путевки в дома отдыха, премиальные надбавки к зарплате и многое другое. А как же иначе?! Так и должно быть! Это стало нормой жизни. Зато в комбинате со страстью обсуждали и глубоко переживали тот факт, что заведующим отдела назначили не лучшего специалиста Горева, а карьериста и хапугу Гробового, что квартиру дали не многодетному Семенову, критиковавшему директора, а холую директора Рыжикову, проработавшему в комбинате всего два года, что… Теперь же все несправедливости такого рода забылись, отошли на задний план. В памяти стали всплывать встречи и разговоры с людьми, сборища с рассказыванием анекдотов, туристические походы и праздничные вечера, хождение в гости к сослуживцам… Чернову вспомнились собрания, над которыми раньше все издевались. Теперь ему мучительно захотелось посидеть на собрании отдела, послушать новейшие анекдоты, позлословить. Как же мы, русские люди, устроены! Пока не попадем в беду, не можем оценить по достоинству то, что имели. Неужели все это потеряно насовсем? Не может быть! Надо искать работу. Любую работу, лишь бы вновь ощутить себя в коллективе!
Главная проблема жизни
Продавая книги на черном книжном рынке, Чернов встретился с профессором Макаровым. Чернов с трудом узнал его лишь после того, как Макаров назвал себя.
— Преподавание марксизма-ленинизма отменили, — сказал Макаров. — Меня сразу же на пенсию отправили. А что такое теперь профессорская пенсия!.. Вот продаю книги. Не думал, что так придется заканчивать жизнь. Ну, а Вы как живете?
— Безработный. Продаю последние книги.
— Ясно. Можете не продолжать. А вот мой сын нанес мне удар в спину. Вышел из партии. Участвует в антисоветских и антикоммунистических митингах и демонстрациях. Ударился в частный бизнес.
— Извините за бестактность. Но, как говорится, что посеешь, то пожнешь.
— Вы правы. Должен сознаться, что мы плохо воспитывали молодежь. Слишком много давали, слишком мало требовали.
— Я что-то не заметил, чтобы мне слишком много дали.
— Так Вы и не оказались в лагере перестройщиков. А главная беда, Чернов, заключается в том, что мы не сумели в полной мере воспользоваться возможностями, заложенными в нашем социальном строе. Мы их просто прошляпили, если не употреблять более точные, но неприличные выражения. Если у Вас есть свободное время, а оно должно быть у Вас как у безработного в избытке, зайдемте ко мне домой. Тут недалеко. Жена чаем нас напоит. Поговорим.
Чернова удивило, что Макаров жил в маленькой двухкомнатной квартире. Он сказал об этом хозяину. Тот рассмеялся.
— Сейчас вовсю муссируются легенды, будто бы все члены партии имели привилегии сравнительно с беспартийными, а партийные идеологи будто бы жили в дворцах. Неплохо было бы проверить, как жили и живут сами сочинители этих легенд. А профессор… Что такое теперь профессор? Сколько их теперь? Это раньше профессор что-то значил.
Пока жена Макарова накрывала на стол, Макаров показывал Чернову семейные фотографии. Их было совсем немного — поколение Макарова фотографировалось редко.
— Это перед отправкой на фронт в 1941-году, — сказал Макаров. — Ваш отец служил в армии в войну?
— Да, — ответил Чернов. — Всю войну был на фронте. Несколько раз ранен. Больше десяти наград.
— Значит, он рассказывал Вам о войне?
— Нет. Он умер, когда мне еще не было года.
— Извините, я не знал. Но Вам, надо думать, приходилось читать или слышать о том, что творилось в начале войны.
— Да.
— Нынешнее положение у нас напоминает мне первые месяцы войны в 1941 году. Мы почему-то оказались безоружными. Куда-то исчезли командиры. Появились вражеские диверсанты. Многие дезертировали. Кое-кто перебежал к противнику. Не известно, где находился враг и где следовало занимать оборону. Ходили слухи, будто остались считанные дни до падения Москвы. Люди шептались: Неужели это конец?! Конец! Прошло почти пятьдесят лет после этого. Я просматриваю газеты и журналы, слушаю радио, смотрю телевизор, слушаю речи докладчиков и случайных собеседников. Хотя я не слышу артиллерийской канонады, разрывов бомб, скрежета танков и прочих звуков войны, я испытываю то же ощущение, что и в начале войны с Германией в 1941 году. Есть, правда, одно отличие. Тогда было ясно, кто враг. Враг шел с открытым забралом и громогласно заявлял о своих намерениях. Теперь же такой ясности нет. Враг принял обличие освободителей народа от брежневской и сталинской тирании, спасителя от пут коммунизма. Любой может стать и становится так или иначе пособником врага. Фронт борьбы проходит через умы и души всех советских людей.