Эпиграф
«...
Елико чего изыскалъ
Толико сего и написалъ
Всякъ бо чтый да раумѣеваетъ
А дела толикія вещи не забываетъ
Сіе посланіе въ конецъ притти едва возмогохъ
А въ трудѣ своемъ никоея же ползы обрѣтохъ.
...»
Повѣсть князя Ивана Михайловича Катырева-Ростовскаго
Конец
Обо мне забыла даже смерть.
Я стар. Непозволительно, недопустимо стар. Невозможно, сказочно стар, особенно ежели вспоминать все то, что я пережил.
Все те сражения, драки, бои... Часто человека убивают в первом же бою, редко кому удается пережить десяток.
Сколько их было у меня?.. Сотни? Тысяча? Полторы?..
Порой мне кажется, что все это бред старческого ума, что жестокость моя и людская мне просто приснилась, и я лишь спутал явь со сном.
Я касаюсь своих ран: уж не привиделись ли они мне? Но нет, они все там же. Мы с ними неразлучны.
Ноют места былых переломов - раньше так было только на погоду, нынче боль не проходит месяцами. Сделать шаг без боли - уже удача.
Я плохо вижу. Очень плохо. По сути своей я могу видеть только две вещи: свет и темноту.
Ушли в ничто мои дети, внуки, некоторые правнуки. И мои родственники, в доме которых я доживаю свои дни, уже с трудом представляют, кем я им прихожусь. Что же: я не в обиде.
Я видел, как рушилось государство, как цари низвергались в ничто. Я делил хлеб с «Бичом Божьим» - Андреем Корелой, взявшим Москву одним весенним утром. Хотя хлеб его занимал меньше всего - он мне всегда казался человеком несчастным и горьким пьяницей.
И все, чем я сейчас могу быть полезен - это рассказать сказку своему праправнуку. Порой я забываюсь, и вместо сказки начинаю рассказывать то, что видел сам. Ребенок - дивное существо, он верит в Бабу Ягу или лешего, но никак не в то, что я видывал. Говорят: на старости лет сбрендил старик, пережил свой разум.
Мне говорят, те времена были славными, люди - богатырями без страха, без упрека. За державу своего живота не жалели.
А я отвечаю: народ тогда был труслив и завистлив. Отцы продавали дочерей, брат шел на брата. В общем, все было, как и ноне. Мир не шибко-то изменился.
Война, болезни, напасти - все было. И если вы спросите: что я помню лучше всего. Что в те времена было самым запоминающимся, я отвечу сразу.
Голод.
Три товарища
Пили тихо, осмыслено.
У корчмаря заказали не зелено вино, а пива, к нему - закусок всяких. Место заняли в эркере, но окошко занавесили шторой.
Корела хлебнул, было, из кружки и тут же выплюнул на пол:
- Эй, хозяин! Ты совесть потерял! Что ты за гадость ты притащил?
- Это вода, - ответил Крысолов. - Я себе попросил. Отдай...
Он забрал кружку, из бумажной завертки высыпал порошок, размешал ножом, принялся пить.
- Думать надо... - заговорил Емельян Зола, видимо продолжая разговор, начатый еще на улице.
- Да чего тут думать-то? - спросил Андрюха. - На Украину надоть идти, приставать к запорожцам. Там что не лето - так поход. Можно на москалей двинуть, поляков пощипать под боком, валахов. На Крым опять же... А ежели на турка двинет Войско, так вообще веселуха пойдет.
Его собеседник обиделся, ударил своей кружкой о стол так, что та чуть не треснула. Напиток пенный выплеснулся на стол, на руку Емельяна. Вздрогнул корчмарь, пригляделся: не начинаются ли беспорядки: эти трое вызывали у него смутное беспокойство.
Но нет, все в порядке: кружка цела, спор касался только этих троих. Или двоих. Третий в тепле будто придремал.
- Дурак ты Андрей, - сокрушался Емельян. - Ой, дурак, прости Господи! Тебе ото лишь бы веселуха! Дальше носа своего не видишь! Уже надо о себе подумать, о будущем.
- А что о нем думать? - Корела пригладил свой белый чуб. - До него дожить надо!
- А коли тебе завтра глаза выбьют? - не успокаивался Емельян. - Ногу оторвет? Тогда что?
- Да в монастырь пойду тогда - грехи замаливать, к смерти готовится. Опять же, с Запорожья до Киевской Лавры недалече.
С улицы вернулся хозяин, шумно высыпал дрова у камина. Тот был огромным: в нем можно было запечь теленка, чем и собирался заняться владелец заведения.
Корчмарь принялся складывать дрова, разводить огонь. Тяги почти не было, и скоро помещенье затянуло дымом.
Причиной хлопот был мужичок в кафтане и шароварах, наверняка купец, сидящий у окошка. Гость этот на мир смотрел подозрительно, словно только что обворовал всех на свете и теперь ожидал ответной подлости.
Пока готовили заказанное, он попивал пиво, заедая его жирной тюлькой из миски. Его охранник, сидящий напротив, довольствовался только рыбкой. Ел он ее неспешно, то и дело поглаживая темляк шашки, висящей на боку.
В эрекере, меж тем, продолжался разговор: