Заболел, сердечный, - думала Варька. - Простыл или протянуло. Экий он болезненный, и ведь еще почти молодой человек. А что с ним будет в старости?
Сам же Крысолов над этим не задумывался, наивно полагая, что до старости он не доживет.
...Вместо покойной итальянки, Варвара наняла двух комнатных девок, чуть моложе ее, живущих недалеко - в Тверской слободе. Служанки обходились даже дешевле, чем одна итальянка, но и толку от них было мало, и по хозяйству Варька все больше стряпала сама и даже угощала своих горничных. Но без прислуги уже было неприлично обходиться.
Днем около дома Варвары постоянно стояла карета или сани из царского колымажного двора: вдруг барыня возжелает ехать в Кремль?.. Там ей благожелательно кивали бояре, народец попроще ломал шапки да кланялся в пояс.
Это было приятно.
Но к счастию своему Варька относилась с опаской: слишком часто ее жизнь меняла течение на противоположное. Судьба просто взяла передых, чтоб после поставить еще одну подножку. И чем лучше ей сейчас, тем хуже может быть потом. Потому к худшим временам она готовилась прямо сейчас: откладывала монетки, гадала, куда лучше бежать, где затеряться, когда ее обман откроется.
Но хоть и засыпала она иногда в печали от дум, вставала с кровати всегда с улыбкой. Ее ждал чудесный день, чудесный месяц, чудесная весна.
И кто знает, может быть, расчудесное лето!
Казнь Корелы
Суд был быстрым.
Это совсем не радовало Андрея. Говорилось, что короткий суд сулит долгую и мучительную смерть.
Корелу приговорили к казни, и, посоветовав готовиться к встрече с Всевышним, предложили на выбор ксендза и православного попа, но Корела отослал обоих. Он так часто находился на границе жизни и смерти, что набрался уверенности: за гробовой доской нет ничего, и жить надобно в этом мире.
Приговор ему зачитали в среду, а уже в пятницу велели собираться. После каменного мешка яркий дневной свет ослепил так, что Андрей зажмурился.
Светило солнце, но день был зябкий, и многие, чем смотреть на казнь, предпочли остаться в теплых домах. С крыш снегом мело мелкий снежок, который норовил насыпаться за пазуху. Но день, пусть и зимний был ладный. Помирать в такой решительно не хотелось. Кореле вообще ни в какой день не хотелось умирать, пожалуй, кроме дней жуткого похмелья. И теперь с этой жизнь приходилось прощаться. Немного успокаивало, что на миру и смерть красна.
В клетке, поставленной на телегу, Корелу доставили на базарную площадь, где на помосте его ждал палач.
С эшафота Андрюха осмотрелся, кивнул и улыбнулся: полюбоваться его последним часом собралось, может, тысячи полторы.
Без обид: ляхов он порезал на своем веку столько, что всех и не упомнишь. Казнить его было за что. Всю жизнь как-то выворачивался, уходил от погонь. И вот теперь они оказались удачливее, проворней. Ну что ж, напоследок он доставит им удовольствие. Долго будет вспоминать город, как казнили Андрея Корелу!
К Кореле подошел палач, был он одет в штаны, в кожаный передник, лицо скрывала маска. Через прорези смотрели усталые и мудрые глаза.
- Добрый человек, прости… - из-за ткани голос был гулким.
Корела плюнул прямо в лицо палачу. Целил в глаза, но не попал. Палач смиренно утерся, народ одобрительно заурчал. Казнь обещала быть интересной.
- Что пожелаешь в смертный час?.. – спросил палач последнее желание.
Корела уж не ожидал, что его предложат, но видать, здешний кастелян велел казнить по всем правилам, дабы потешить горожан. Хотел Андрей сказать, что желает, чтоб его в зад поцеловали, но раздумал. Желание не исполнят, а нового не предложат. Да и зачем это? Народу, конечно, увеселение, да хорошо бы и о себе вспомнить.
- Чарку чего покрепче.
Ее поднесли. Крысолов опрокинул чарку в себя, захлебнулся пламенем и горечью, но вида не подал, закусил злостью да матюком. Бросил чарку на помост, раздавил ее каблуком.
Крикнул:
- Эй, ляхи! А дрянная у вас водка! Наша горилка лучше!
Цыганка нагадала ему как-то, что умрет он в хмельном угаре. Всю жизнь он верил в это предсказание, и даже к нему стремился. Но, вот, похоже, не суждено, не сбылось. Водка лишь согрела, но ничуть не захмелила.
На козлах Андрюху разложили, широкими ремнями руки и ноги привязали к бревнам.
Свистнул кнут, на кожу будто бы плеснули расплавленного металла. Корела дернулся, заскрипел зубами так, что от некоторых откололись кусочки. И тут же посыпался следующие удары. Со второго удара Корела застонал, с пятого заорал благим матом. Под маской палач улыбнулся: и не таких раскалывали.