Палач охаживал кнутом от шеи до задницы и назад, как иной хороший банщик, не пропускал ни одной пяди тела, но с целью обратной. К двадцатому удару Корела уже не кричал – не оставалось сил, а лишь стонал и вздрагивал.
Сколь не опытен был палач, но все же сплоховал, упустил, дал казаку провалиться в забытье. Но в чувство Корелу быстро привели смоченной в уксусе тряпкой. После развязанного Андрея закрепили в квадратной раме в виде Андреевского же креста. Кнут заменила дубина. Под крики горожан она загуляла по бокам, затрещали ребра. На площади спорили, что будет следующим: станет ли палач отрубать конечности сустав за суставом, вырвет глаза или же забьет дубиной как есть.
…Когда Корелу сняли, он не держался на ногах. Ведром холодной воды взбодрили, от казака словно от раскаленных камней пошел пар. Ему связали руки за спиной, подвели к виселице, подняли на чурбан, палач накинул на шею петлю.
Народ неодобрительно заурчал: неужто и все? Маловато!
Палач ударил сапогом по чурке, вышиб ее из-под ног, и Корела рухнул вниз. Толпа взревела, глухо хлопнула пеньковая веревка. Длина ее была подобрана так, что Корела мог на цыпочках касаться земли. Стремясь выжить, он вытягивался в струнку, петля врезалась в кожу.
Народ смеялся, в повешенного летели подобранные на земле камни и нечистоты.
- Пляши! – кричали ему. – Пляши в петле!
И он плясал.
Он мечтал враз вырасти хоть на пядь, и даже смотрел вверх, на небо, откуда на него, верно безразлично, взирал Господь Бог. Нельзя было крикнуть, даже вздохнуть полной грудью, меркло в глазах. И тогда Андрей решил: довольно. Все одно – быть ему в аду сегодня до заката. Он дернулся вниз, поджал ноги…
-
С удивлением Корела почувствовал, что после смерти что-то есть.
На рай Андрей и не надеялся, а для ада тут было слишком зябко. Болели бока и спина – по крайней мере, два ребра были сломаны. Корела не был знатоком в умирании, но как-то полагал, что телесные страдания останутся в бренном мире.
Кто-то кашлянул. Простуда плохо сочеталась с загробным миром. Выходит, он жив, мучения еще не окончились. Стало немного досадно.
Корела открыл глаза. Это не осталось незамеченным:
- Пане… Он очнулся.
Голос принадлежал старому, плотному ляху, который сидел за столом и наминал кашу. Другой, совсем молодой, одетый в скромный костюм, листал книжечку.
Комнатушка была маленькой, с каменными стенами. Из крошечного окошка падал быстрый зимний свет.
Андрюха валялся в углу на соломе. Поняв, что прикидываться бессознательным телом не получится, он поднялся. Присел, облокотил горящую спину к холодной стене. Стало полегче.
- Не сиди так, - проговорил старик. – Спину застудишь.
Это внушало умеренную надежду. Приговоренному к смерти плевать на ревматизм.
Молодой убрал книжку, посмотрел в глаза Кореле, спросил:
- Признаешь ли ты, казак, природного царя всея Руси Дмитрия Иоанновича?..
- Чего?..
- Говорю, царь Дмитрий готов даровать тебе жизнь, ежели ты признаешь меня, присягу примешь и станешь мне служить.
- Ты, что ли, царевичем будешь?..
- Быстро схватываешь…
Корела кивнул: что есть – то есть. Откинул голову к стене, закрыл глаза, задумался. Потер шею – от петли еще оставался след.
О чудесно спавшемся царевиче Дмитрии Корела слышал неоднократно, правда, все более издалека. Дескать, кто-то встречал кого-то, который знает человека, видавшего царевича, как правило, давненько, да и далековато.
- А ежели я присягу не приму, то это будет последнее, что я не сделаю. Палач доделает, чего на эшафоте не успел, – рассуждал вслух Корела не открывая глаза. – Но моя присяга и жизнь царевичу нужна не задарма...
Ему не спешили перечить. Ничего хорошего за присягу он получить не мог.
Корела открыл глаза, встрепенулся:
- Чем я должен буду отплатить за царску милость? За что положить живот свой?..
И посмотрел в глаза Дмитрию. Тот взгляд не отвел.
- Я хочу, чтоб ты повел мое войско. Взял для меня Москву и отцов трон.
- А у тебе оно есть? Войско-то.
- Пока нет. Но я выдам тебе тысячу злотых его навербовать.
- Сколько?.. Да это же слезы, а не деньги!
- Знаю. Но больше пока нет. А за тобой народ пойдет.
Писать Корела не умел, зато считал в уме прилично, особенно деньги. На эти гроши можно было нанять сотню черкасов где-то на месяц. За месяц до Москвы можно доехать, если никто мешать не будет. А тут мешать будут – к бабке не ходи.
- А ты, стало быть, в Польше ждать станешь, когда трон к тебе в руки свалится.
Дмитрий вспомнил взгляд Замойского, покачал головой:
- Тоже пойду…
- Нас поймают и четвертуют.
- Тебе не все равно? У тебя уже один приговор есть. Выбирай. Или я сейчас верну тебя палачу, и все для тебя закончится. Или мы все же попробуем. И закончится все позже. И непонятно как.