Это были совсем иные люди, каковых Федор еще в своей жизни не встречал: они были простыми, совсем не чета дворянам, гордившимся заслугами своих дедов. Порой крестьяне тоже выбирались в Москву и даже в Кремль. Но туда они приходили как челобитчики, словно на своих похоронах наряженные в лучшее, ни разу ранее ненадеванное, а потому и неудобное. Царю челобитные они подавали, потупив взор, с выражением вины на лице.
Похожи на таковых были крестьяне, подведенные к царствующему семейству во время царской охоты или поездки на богомолье. Одежда на таких была поплоше, но держались нарочно отобранные представители народа скованно.
Однако когда смотреть на людей не из-за спин стрельцов русский народ оказался в хорошую сторону непохож на своих лучших представителей. Федор для себя сделал заметку: вечно спешащие москвичи, видимые из окна дворца и люди подмосковные - суть два разных народа.
Торопиться было некуда, Варька и Федор спешились, повели через поле лошадей в поводу. Работающие с раннего утра косари как раз, отложив косы, отдыхали возле скирды душистого, свежескошенного сена.
Варька вдруг вспомнила свое крестьянское прошлое:
- Дяденька, можно? - указала она на косу.
- Да на здоровье, парень! Помоги нам.
Варька взяла в руку коску, взглянула на лезвие - отбито ли. Замахнулась...
- Ну, коси, коса, пока роса.
И пошла по полю: с тихим шелестом трава ложилась наземь.
Федор смотрел на нее во все глаза, после взял другую косу, замахнулся! И коса, звеня вошла в землю.
- Что же ты делаешь? - обернулась Варька. - Кто ж так косит?.
И, отложив свою косу, она подошла к царевичу, стала учить:
- Руку сюда... Да другую руку! Эту - сюда. И вот так... Спину поворачивай, гляди за лезвием. Веди...
И коса снова запела-зашептала, не так как у Варьки, но похоже. Косари незло потешались над царевичем, хохотали, особенно загоготали, когда через четверть часа парень в высокой шапке сказал другому:
- Наморился, касатик? Ну, давай передохнем.
И только когда ребята отправились в сторону села, один косарь наконец заметил:
- А похож ведь мальчонка, который без шапки, на Борискиного мальчонку.
- На какого Борискиного? Который из Шарапова? Да ну, там вся рожа в чирьях!
- Дурак ты, на сына царя Бориса.
- Да ну тебя! Мели, Емеля...
- Я его сам в Москве видел, знаю что говорю - вот тебе истинный крест.
И старик щедро перекрестился.
- А, ну коли так... Тогда конечно да. Истинная правда!
-
В дорогу Варька не собирала еду. Взяла лишь немного серебра, справедливо полагая, что в любой деревне еду ей продадут с удовольствием и куда дешевле, чем в столице.
И действительно: стоило блеснуть в ее руке серебру, как тут же появились крынки с молоком, хлебушек. Стоял нестрогий Петров пост, но путешественникам нашлась и рыба и каша с грибами. А грибы тут были особенно хороши: маслянисты и вкусны, и Варвара подумала, что она бы смогла прожить всю жизнь, избегая скоромного, но вкушая этакие чернушки, маслята и опята.
За кротким ручейком, который из-за своего крохотного размера не получил и имени в тени стога сена присели для трапезы.
Федор с подозрением взглянул на молоко:
- А они нас не отравят?
- Да кому мы тут нужны, чтоб травить! - и, поперхнувшись, Варька поправилась. Тут никто не знает, что ты царевич, да и яда купить они не разбогатели. Ешь, давай!
И, показывая пример, Варька принялась уплетать кушанья. Федор тоже стал обедать, предпочитая больше хлеб с молоком, и выбирая из каши кусочки грибов.
Но разговорился: в былые времена Борис, опасаясь отравителей, держал при себе особого человечка, который должен был вкушать яства, прежде чем они попадут на царский стол. Иные полагали, что это была чуть не райская работа: в голодный год только знай что лопай, то, что состряпали лучшие повара державы. Однако, ожидая смерти от каждой тарелки, человечек свихнулся, отказавшись от пищи вовсе, и в скором времени помер от болезней желудка.
А нового испытателя кушаний Борис заводить не стал: заезжие немцы рассказали, про яды, которые человечек мог проглотить без заметных последствий, жить-поживать, а после умереть через неделю вместе с царем.
Федор рассказывал и глядел на Варьку. Девушка смеялась, а парень говорил сбивчато, потому что размышлял, не напомнить ли ему о поигранном поцелуе.
И вдруг в небесах громыхнул гром, словно Господь разозлился: чего медлишь, парень.
С неба вдруг резко хлестанул дождь такой силы, будто то самое ветром украденное озеро сейчас вылилось на них. Дети рванули через поле к навесу, под которым сохло сено. Пока бежали - вымокли до нитки и одежда прилипла к телу.