Но бывает уже по-разному. Порой по дороге несется гонец, у которого только и имущества, что новости и лошадь, да и те казенные, государевы. Такое и отбирать не интересно. Или вот устало бредет божий человек - странник ли, монах или даже батюшка. Богатство того - на небесах, а из земного у них только ряса, посох. Зато ходили такие путники много где: видели пещеры киевских старцев, раки с мощами святых мужей, от которых благодать исходит. А некоторые еще дальше выбирались - к Царьграду, или на Святую Землю.
Порой встретят разбойники монаха и приглашают к себе, в чащу. Поведут в свой лагерь, посадят у костра. Просят рассказать о краях дальних, о деяниях святых подвижников, страстотерпцев. Что дети малые, любят они сказки слушать. Ведь, по их мнению, к насельникам скитов и монастырей, ближе всего они - воры, разбойники. Ибо, чтоб покаяться, надобно сперва согрешить, а кто больше всего грешит? То-то же. Разве славную Оптину пустынь не основал покаявшийся разбойник Опта? Вот и они погрешат, а после, на старости лет, если доживут, конечно - покаются.
За свой рассказ получит странник еще один день жизни, место для ночлега, тепло и дым от костра. Еще предложат покушать, чай проголодались.
Только угощаться из разбойничьего казана не моги! Голод, слава тебе, Господи, закончился. Но сказывают, что иные во вкус вошли, до сих пор людишек режут не из-за кошелька или одежонки, а только из-за мяса.
А еще у монахов да батюшек просят грехи их мерзопакостные выслушать, а после их еще и отпустить. А ты только попробуй их не отпусти, или тяжкую епитимью наложить. Им-то что? Одним грехом более, одним - менее. Можно, конечно, по образу Христову сказать, мол, иди и не греши более. Да разве они тебя послушают?..
Это ворон ворону глаз не выклюет, а русский человек русскому же - запросто.
Слухи доносили, что и Волчья Шапка в былые года не гнушался разбоем на большой дороге, прижимал купчишек, обкладывал данью деревушки и села, но с годами стало все сложней заниматься этим делом. Люди Бутурлина не выкуривали из леса, а напротив делали так, что оттуда носу показать не получалось. Если тебе мил разбойничий промысел - так и сиди в лесу, води дружбу с медведями и волками. А сунешься куда в город - тебя скрутят и хорошо если сразу казнят, а то ведь определят смерть площадную, лютую.
Оттого Волчья Шапка принес покаянную клятву, присовокупив небольшую взятку, да еще выдал кого-то из своих воров-обидчиков, чем и заслужил прощение. Но старое ремесло не то чтоб бросил. Он стал ходить по купцам и любопытствовать: не нужна ли им охрана. Не хотят ли они договориться, чтоб на их сани и повозки не нападали, лабазы и избы не горели. А то время сейчас сами знаете какое.
С неуступчивыми не спорил, не угрожал, а просто, пожав плечами, уходил. Это пожатие дорого обходилось купцам: их строения горели как лучины, а на поезда нападали воры.
- Грабите, стало быть?.. - спросил Крысолов, когда встретил Волчью Шапку.
- Грабим? - деланно ужаснулся и удивился тот. - Да ни в жизнь! Это уже в прошлом. Мы теперь честные дельцы.
Крысолов улыбнулся и кивнул. Может, и в самом деле - сами руки не пачкают, зато кому-то сболтнут, мол, такой-то от охраны отказался. Ну а о другом скажут, мол, этого не трогай, этот - под моей защитой.
Встретились они в слободе под Коломной, в душной, шумной и тесной корчме. Шапка из волчьей шкуры, из-за которой Фалалей получил прозвище, лежала тут же на видном месте. Точнее говоря, это была не совсем та шапка. Когда-то давным-давно он не то купил, не то снял с кого-то другой похожий головной убор, и так с ней сросся, что та стала ему вроде отчества или фамилии. И когда первая шапка пришла за старостью лет в негодность, следующую пришлось покупать уже чтоб соответствовать полученной кличке.
Для начала поговорили о погоде и подобных пустяках, будто бы вскользь Крысолов спросил о Бессоне - не слыхать ли?..
- И хорошо, что не слыхать, - отвечал Фалалей. - Я как раз делами здесь занялся, потому, что Бессон шалит по другую сторону от Москвы. С ним же, на хер[1], не договориться!
Потом перешли к делу. Фалалей предложил пройтись, сказав, что тут недалеко. Ну а что поздно - то ничего, его, в смысле их там всегда ждут.
Прошли на купеческое подворье, долго стучались в закрытую дверь, но, увидав гостей, холоп действительно рассыпался горохом по полу и был без нужды любезен. Крысолов ступал же не без опаски.
Волчью Шапку он знал не то чтоб хорошо: был он каким-то дальним родственником Золы, но что называется - седьмая вода на киселе. Такой родственничек продаст тебя за милую душу, и Крысолов серьезно опасался засады. Но за дверью ожидала его комната больного с привычной душностью, полумраком. Остатки воздуха сгорал в дрожащем пламени лампадки. В комнате кто-то стонал.