На горушке, где стоял походный шатер Мстиславского, появился запыхавшийся и простоволосый Шуйский.
- Измена в войске... - проговорил он.
- Да ну?.. - удивленно поднял бровь Мстиславский.
- И ты, князь, первый изменник. Я уже отправил гонца в Москву, о том, что битву мы проиграли твоими стараниями.
Мстиславский улыбнулся:
- Одень шапку, князь, простудишься. А с гонцом ты поторопился... Видишь ли... Ты когда-то резал свинью?..
- Нет... - осторожно ответил Шуйский. - А зачем это ты спросил?..
- К тому свинью нельзя резать по кусочкам. Либо ты ее режешь всю, либо не режешь вовсе... Оглянись князь, что ты видишь?..
И тогда, глядя с холма на поле брани, Шуйский что-то начал понимать.
-
- Огонь! - крикнул полковник, поправляя иерихонку.
Пушкари приложили факела к затравочным отверстиям.
- Пали!
Стрельцы, укрытые за щитами из соломы, нажали на спусковые крючки.
Конная лава будто налетела на невидимое препятствие: споткнулись десятки лошадей, всадники вылетели из седел. Ночной снежок пошел на пользу московским войскам. Он скрыл от наступающих укрепление, количество солдат. Мстиславский не приказывал ночью жечь много костров, напротив, скрывая численность своих полков. И их действительное количество оказалось для наступающих неприятной неожиданностью.
Меж соломенных шатров и щитов кружили конные, пытаясь достать рассредоточенных стрельцов, но то и дело нарывались на залп пищалей. Положение было не скверным, а неопределенным. Молот кавалерии не разбил строя большого полка, он завяз словно в густой патоке. И тут на всадников самозванца обрушилась конница засадного полка...
Глядя на то, как отходят опрокинутые войска Самозванца, выл Шуйский. И дело было вовсе не в гонце, посланном в Москву. За ним уже поскакал иной, с требованием догнать и вернуть посланца.
Беда была в ином: слава победителя достанется хитрому лису Мстиславскому, зато на Годунова и Шуйского ляжет пятно - их полки не устояли, побежали. Кому какое дело, что это было лишь частью общего, большого плана?..
-
Мимо Кром на ту сторону реки шли со скромными пожитками беженцы. Удивительно как быстро распространялись слухи: отсюда до Добрыничей было верст за сто. Всаднику на рысях - часов пять езды. Если верить молве, битва закончилась вчера вечером, пленных казнили уже при свете костров. А сейчас этой вестью уже взметена вся округа.
А, может, все это неправда? Кто-то что-то ляпнул, бухнул в колокол, не глядя в святцы, а сплетни пошли. Сказано же: дурные вести не стоят на месте.
Но нет: к вечеру в крепость прискакал гонец, принес подробности: восемь тысяч человек - четверть дмитриева войска полегли, под самим царевичем убило лошадь, и его едва спасли казаки. Он будто бы вернулся в Путивль, велев Севску и Кромам держаться во чтобы это не стало.
Держаться! Легко сказать! Хорошо это говорить из далекого Путивля с каменными стенами. А в Кромах крепость - дрянь, деревянные стены уже порядком прогнили. Правда, с двух сторон стену прикрывали неширокие реки. Но толку от них было мало: строители Кром полагали, что враг придет с юга, а защищать придется Москву, которая на севере. Потому разумно разбили укрепления к северу от русла.
Сейчас же осаждающие могли с удобствами подступить с двух сторон, зато обороняющиеся, если бы захотели пробиваться к своим, вынуждены были или петлять или переплывать реку.
Такая оборона пахла либо гибелью, либо пленом и казнью. Выходило, что своего слова о совместной гибели на московском лобном месте Дмитрий не сдержал.
- Що будьмо робыты, атаман?.. - спросил черкас. - А то може до Дону та й до дому, щоб аж курява?..
- Нет. Остаемся зимовать тут. Будет веселуха.
За недалекой рощицей ветер принялся трепать хоругви и знамена над ступающей царской ратью.
Последняя зима
Цены на зерно снова пошли вверх - самые плодородные земли оказались в руках мятежников, и Мельник едва успевал подсчитывать барыши:
- Где конница потоптала посевы, где пожгли зерно, чтоб врагу не досталось. Но я тебе так скажу: больше всего цены взвинтила паника и глупость человеческая. Народа на украинах живет мало, хлеба растят в общем объеме - крохи. Только ты об этом никому не говори...
Откинувшись от счет на спинку стула, Мельник вопрошал:
- А твои дела как?..
- Никак.
- Долго Луку ловишь. Третий год как. Почему?..
- Лука знает, что я его ловлю. И он против того, чтоб я это сделал. Говориться же: в поле - две воли.
Во дворе Мельника толпились гонцы, то и дело прилетал нарочный с какой-то вестью. Своя Смута начиналась в Польше: восстали Корсунь и Брацслава. Следовало ожидать новый поток беженцев из Англии - там начиналась очередная религиозная резня. Нехорошие вести приходили с Кавказа - поход на Дагестан обернулся большими потерями и значительными убытками. Доносили также, что на небе вспыхнула новая, необычно яркая звезда. Источники были едины: это не к добру.