Собирали раненых, сносили своих убитых.
Помирал знакомый Крысолову Федотка, Данилкин сын. Сабельный удар раскроил ему брюхо, и холопу смерть досталась тяжелая. Он лежал на земле и судорожно вдыхал воздух. Что называется: перед смертью не надышишься.
Обшаривая закутки в поисках добычи, нашли Мельника. Попался он, вероятно, самым глупейшим образом. Когда понял, что бой не в его пользу складывается - побежал в избу, оттуда - в подпол, где у него с давних времен был проложен лаз за Царь-Мельницу.
Ведь в жизни каждого купца наступает такой момент, когда призыв «делай деньги» сменяется на «делай ноги».
Но ход копали, видать, давно, и хозяин с тех времен поправился, хотя и льстил себе, что не так уж толст, да и вообще скоро опять похудеет. И Мельник просто застрял, пытаясь залезть в узкую нору. Чтоб достать его, пришлось разбирать, уширять лаз.
Связанного хозяина доставили к Офенянину.
Мельник попытался взять на арапа, но ему под нос Крысолов сунул отрубленную голову Бессона и показал перехваченное письмо. Спросил:
- Что же тебе, дрянь, меня не хватало.
- Ты - честный. Тебя не пошлешь мельницу поджечь или человека убить только за то, что он мне нелюбезен. Ты же крыс давишь...
- Тогда что же ты меня ему не выдал?
- А зачем? Ласковый теленок - двух маток сосет.
Все было ясно без слов: письмо в дупле дерева он заменил своим, подружился с Лукьяном. И человек Бессонна лузгал заморские семечки, не потому что украл, а оттого что угостили.
- А клево ты с Дмитрием придумал, - заговорил Офенянин. - Говорили мол, Мельник-ворожбит голод наворожил, чтоб на зерно цены поднять. Погоду подгадать, конечно, некульзя. Зато всегда можно самозванца создать... Чем тебе Борис-то не потрафил?..
- Ты знаешь: на иноземцев смотрит, войны с турком боится. А под ним земля гуляет... Да и вообще - свой царь всегда выгодней. Я ему стану... стал бы ближе бояр... Не убивайте меня! Царь-Димка - просто игрушка, кукла. Ванька-рукавичка. Вместе его будем пользовать. Что скажем - то он и сделает!
Не сговариваясь, Офенянин и Крысолов покачали головами.
- Поплыли лохи! - пояснил Офенянин. - Раньше надо было предлагать, когда мы были лепшими корешами, не писать злую маляву. Откуда он вообще взялся?..
- На перепутье подобрал парнишку. Присмотрелся к нему, а он - никакой, прозрачный! Потом когда додумался я о самозванце, стал лепить из него царевича. Учителей нанял. Потом стал ему подыгрывать, бывало он что-то ляпнет, а я ему: мудро! И в кого ты такой умный! Видать боярских или княжеских кровей!
- Может, то и был царевич?.. - спросил Офенянин.
- Да сам посуди, откуда на Дону взяться царевичу.
В ответ Крысолов пожал плечами: и правда, откуда?..
- ...Посылал его за кордон, подталкивал к мысли... - продолжал Мельник. - И вот в один день он мне говорит: я царевич Дмитрий и хочу добиваться отцовского престола. Ну, я в ноги брякнулся: исполать тебе, Дмитрий...
- А люди, которых я у Азова вырезал? Они откуда?.. - спросил Крысолов.
- Семена Годунова люди. Сболтнул Дмитрий не то и не тем. Как-то его выследили, поджидали... Он ведь мне вроде сына... Самозванец - это вроде как обучение ребенка плаванью. Бросил в воду, поплыл тот - хорошо... Нет - надо рожать нового.
- Ну, - сказал Крысолов. - Дальше ему придется плыть самому.
- Не убивай, а?.. Я денег дам.
- У меня свои есть...
Все трое замолчали: слова будто бы уже сказаны были все.
- Убьешь его? - наконец спросил Офенянин.
Крысолов поднял саблю и даже замахнулся. Но не смог ударить безоружного.
- А, ну тогда я...
Офенянин достал кинжал, казак отвернулся...
-
На разграбленье Царь-Мельницы Офенянин дал час. Крысолов мог бы поехать раньше, один: ему тут больше не нужно было ничего. Но он задержался, раздумывая.
Перед отъездом покойников стащили в избу, и подожгли ее. После - в зареве пожара и в лучах закатного солнца двинулись назад в Москву, благо до той было недалече.
Боялись, что после заката ворота как обычно закроют. Но еще в подмосковной слободе их ошарашили новостью - Москва сдана, Москва пала, в Москве поменялась власть.
И полдня не прошло, а от новостей они отстали, что Дмитрий - время будущее, а Федор - время прошедшее.
Это заставило Крысолова задуматься еще гуще.
Дракону проломили череп, выбили зубы, пронзили сердце. Но эхо его рыка еще слышно в горах, камень, брошенный его лапой, еще стремится к цели.
Когда Крысолов возвращался из Тулы, ехал неспешно: смог оценить, какой настрой царит там, на постах у берегов Оки, в самой Москве. И тогда уже знал: у Годуновых нет никакой надежды удержаться. Гуляет Тула, а в Москве тягостно. Ждут царевича Дмитрия, хотят низвергнуть Федора. Не потому что он плохой, а оттого что народцу захотелось пусть и дурного, но иного.