Крысолов о чем-то потаенном разговаривал со звездами, порой они ему отвечали своим шепотом...
[1] 14 сентября - первый осенний (новогодний) праздник. Проводы лета обыкновенного, начало лета бабьего...
[2] Раздоры - столица Донского казачества.
[3] Вознаграждение
[4] Ноябрь
[5] Стожары - Плеяды, Косари -Кассиопея, Чумацкий шлях - Млечный путь.
Холодная осень
Мир - куда сложнее, чем плошка каши, - говорила келарша. Он семьдесят веков простоял до тебя, а сколько еще после тебя - то только Господу известно. И солнце светит не потому что на душе светло и радостно, равно как грусть твоя дождя не накличет.
А вот когда на улице зябко, сонно, то все мысли о том, чтоб согреться, укрыться одеялом. Невесело тогда на душе и работа не спорится. И мысли об аде с его булькающими котлами не страшат, поскольку там огонь, там - тепло.
То была осень без солнца, без единого ясного денька. Облака были такими густыми и хмурыми, что за ними нельзя было и разглядеть солнышко. Они висели так низко, что казалось, будто небо вот-вот лягут на землю.
Варькины года были малы, но вот такой осени она припомнить не могла. Когда такое было, чтоб на Новый Год снег шел? Нечто это видано, чтоб за всю осень солнце ни разу не показалось из-за туч?..
Может, это и есть Конец Света?.. - спрашивала Варька у старших.
- Не ерунди, девка... - отвечали монашки.
Но уверенности в их голосе не было.
Ударили морозы. У переписчиц в чернильницах замерзли чернила, рукодельницы озябшими пальцами не могли сложить узора. Сестры собирались в комнатах, читали вслух Святое Писание, Четьи Минеи[1]...
Монастырь стоял в стороне от Смоленского шляха, и вести тоже обходили монашек стороной. Порой в глушь забредали странники, рассказывали страсти, которые в мире творятся. Говорили, что по всей стране недород, купцы цены на зерно не сложат. Тысячи людей шли в Москву просить милостыню.
Сказывали, что Борис, когда венчался на царство, обещал отдать последнюю рубаху. И он действительно одарил просящих в меру щедро - по денге. Это было ошибкой. Через сутки цены на четверть зерна выросли ровно на ту же денгу. И те, кто вчера благодарил Бориса, сегодня его проклинал. Торговых людей, которые поднимали цены, брали в кандалы, пороли на площадях. Купцы плакали, божились, что и так торгуют себе в убыток, но цены все равно лезли вверх. Вместо денег из царских амбаров стали выдавать зерно, но голодающие все прибывали, и скоро лабазы стали опасно пустеть.
Тогда, рассказывали перехожие, царь велел искать хлеб в городах и весях. По дорогам мчались гонцы, доверенные царевы люди, узнавая, есть ли места на Руси, которые обошел голод.
А однажды новость постучала прямо в ворота.
К монастырю пришло полсотни стрельцов с архиереем и дьяком, посланными с патриаршего подворья, телегами... И с пушечкой, на случай, ежели монахини заартачатся. Дьяк принялся считать монастырские запасы.
Келарша попыталась откупиться, но архиерей копейки, денги да полушки решительно отверг:
- Смиритесь, сестры. В Москве дороговизна небывалая. Человек даже на копейку в день прожить не может! Четверть ржи продают по рублю и по два, а то и до трех доходит. А где три - там и все пять!
Настоятельница велела покориться, но келарша все же изловчилась и сунула в руку дьяку взятку, дабы он считал скромнее.
- Креста на тебе нет, - доверительно сообщила ему келарша.
- Виноват, матушка, но такие времена настали, - ответил он спокойно. - Патриарх Иов, говорят, на зерне сидит, но пока его не продает. Ждет, когда на него настоящая цена будет.
- А сейчас разве цена не настоящая?.. Самая что есть взапаравдошная.
Дьяк спорить не стал. Посчитанные и отмеченные мешки да бадьи, стрельцы стали таскать на телеги. При этом стрельцы серьезно удивлялись: зачем монашкам столько зерна. Им же положено поститься.
Телеги угрохотали куда-то к Москве, а монашки остались.
Они действительно постились.
-
...Чего-чего, а пищи Святого Антония[2] у монашек действительно хватало.
От Гурия начиналась Четырехдесятница - Рождественский Пост. По средам и пятницам сидели на хлебе, холодной воде и на малой толике сушеных яблок и ягод, да и то после заката, благо он зимой наступал рано. По понедельникам держали строгий ангельский пост - питались Святым духом, то есть голодали вовсе.
На Андрея[3] игуменья постановила, что в будни от рассвета и до заката вкушать пищу возбранено.
Отчего?.. Да оттого, что видать Русь сильно Господа прогневила, раз на нее такие напасти он наслал. Грех одесную и грех ошую[4] в миру, народ православный много грешил да мало каялся, потому монахини должны поголодать и помолиться.