Царь кивнул, от лампадки зажег свечу, с ней сел за прибор, открыл чернильницу, выбрал перо поострее, достал лист бумаги. Написал одну строку, задумался.
- Быстрее. Кому как, а мне еще отсюда выбираться.
Но Федор не спешил.
- Что не так?.. - спросил Крысолов.
- Не могу я ей это написать... Может, не надо?
- Пиши давай.
Федор обмакнул перо в чернильницу, поставил кляксу.
- Не могу... - произнес он и замолчал просто на неприличное время. - Говоришь, все, что у нее есть, отдавала?.. А что у нее есть, у сердечной?..
- Немного, - согласился Крысолов. - Но для нее - это состояние на всю жизнь.
Царевич кивнул, скомкал лист, бросил его в угол, начал писать на другом, быстро, почти не раздумывая. Через пять минут все было закончено.
- Давай, - с раздражением протянул Крысолов руку за письмом.
В ответ Федор покачал головой:
- Это не Варьке, а матушке. Я иду с тобой.
-
На обратном пути повезло меньше.
Вокруг Ивановской площади добрались до Приказов, за ними дошли до Водяных ворот.
Это были единственные ворота Кремля, которые, строго говоря, никуда не вели, дорога за ними упиралась в Москву-реку. Зимой тут начинался санный путь, сюда же поплескаться в иордани выходил царь, летом вся ценность этих ворот сводилась к тому, что через них с реки заносили воду в Кремль, да бабы стирали здесь царские портки.
Был бы Крысолов один, он бы здесь выдохнул бы с облегчением: перемахнуть через стены, броситься в воду, а дальше доплыть до царского сада. Но, как и ожидалось, царевич плавать не умел.
Крысолов взглянул на звезды: дело шло к четырем часам. Следовало поторапливаться.
Кошка, обмотанная тряпкой, упала с тихим стуком.
- Умеешь лазить по веревке?
- Нет...
Крысолов тихонько застонал...
- Тогда я залезу, сброшу веревку. Ты обвяжешься, я стану тебя тянуть, а ты по стене пойдешь. Справишься?
Царевич неуверенно кивнул: как это возможно - ходить по стене?.. Но когда дошло до дела, парень стал взбираться резво, так что Крысолов даже думал его похвалить. Однако почти в конце подъема Федор сплоховал, ногой задел некрепко сидящий на своем месте камень, и тот рухнул вниз. Звук падения в ночной тишине прозвучал, словно выстрел из пищали.
Крысолов стал быстрее выбирать веревку, и едва успели: только Федор поднялся на стену, как из башни выглянул стрелец, хотел закричать, но мгновением раньше Крысолов взмахнул саблей. Матовый клинок, взрезал горло, связки, пересек аорту, и крик обернулся сипом. Стрелец упал на колени, протягивая руки почему-то к царевичу.
Следующим ударом Крысолов добил стражника.
- Ты убил моего человека, - глядя на покойника пробормотал Федор.
- Он уже не твой...
- Все равно человек.
- Заткнись! - Федор не знал до того дня, что кричать можно шепотом. - Если бы ты тише поднимался - он был бы жив. Давай быстро отсюда, пока не кинулись!
По стене поспешили прочь.
До угловой, Беклемишевской, было еще три башни.
Крысолов ожидал, что придется прорываться с боем, но больше им никто не встретился: охрана где упилась в до беспробудного состояния, где хор нестройных голосов извещал, что оное уже близко.
На Беклемишевской башне перешли на стену Белого города, по ней пересекли ров. За Троицким храмом по веревке спустились на Красную площадь. Васька-ключник не подвел. Ждал, где было обещано.
- Где мои три рубля? - спросил он.
Федор вздрогнул. Неужели его спасение стоило так дешево? Хотелось одарить этого невзрачного человека по-царски, да только при бегстве о деньгах он забыл.
- Не боись... Отдам, - ответил Крысолов.
- Почему не сейчас?..
- Три рубля - тяжелые, они звенят. Ты что думаешь, я хожу на дело с пудом денег?..
Трое прошли меж пустых торговых рядов в неприметный закоулок, где в неприметную же дверь Крысолов постучал условным стуком. Пока хозяин отпирал, Крысолов бросил:
- Даже не пытайся.
- Что? - Васька сделал вид, что не понял.
- Запомнить не пытайся. Завтра стук будет другой.
- Даже и не думал, - с разочарованием ответил Васька.
-
- Федька, на, примерь!
В лавке старьевщика переоделись. Царь получил бешмет с башлыком да видавшие виды портки. Вещи эти знавали лучшие времена и других хозяев. Судя по застиранному бурому пятну вокруг заштопанной прорехи, одному хозяину бешмет служил до самой смерти.
Около шести лавку покинули, вышли из Белого города через Москворецкие ворота. Вокруг стоял понедельник, в торговых рядах почти не было движения, но через ворота и мост народец шел почти сплошным потоком. Как по заказу стал накрапывать летний дождик, и глубокий башлык, накинутый на голову Федора ни у кого не вызвал подозрений или вопросов.