Глотая солоноватую воду, Крысолов кивнул: что было - то было.
- Как я вижу, твое здравие далеко до доброго, - говорил толстяк. - Но и стоящим на краю могилы тебя не назвать...
- Это тебя печалит? - вытирая губы, спросил Крысолов.
- Совсем нет... Если бы я застал тебя мертвым, то не рыдал бы, конечно... Но был бы раздосадован...
Толстяк оглянулся на хозяина избы. И смотрел будто несурово, но хозяин и вовсе скуксился. Ему стало ясно, на ком бы новый гость свою бы досаду выместил...
Затем повернулся к Крысолову, подумал и продолжил:
- Так я к тебе по денежному делу. Надобно, чтоб в мире на одного гада стало меньше. Смерти ему многие желают... Да не у всех деньги имеются нанять самого Крысолова. Но я так и быть, облагодетельствую мир, возьму траты на себя.
- У всех есть враги... - прошептал Крысолов. - Кто-то и за тебя деньгу предложит...
Толстяк как раз рассматривал кинжал и сделал вид, что слова хворого пропустил, не заметил. Вместо того ответил:
- Я желаю получить голову Луки Кривозубого ныне известного так же как Лукьян Бессон. Туловище, как ты понимаешь, или другие части тела мне везти не обязательно. Привезешь живым - цена не меняется. Я его все равно прихлопну без лишних разговоров. Может и помучил бы... Но совсем нет времени, совсем... Если эта дурья башка будет доставлена и мной опознана, я даю честное купеческое слово, что заплачу тебе сто рублей.
В тишине стало слышно, как рыбак глухо сглотнул: таких денег он в жизни не то что в руках не держал, но даже и не видел. Да и под крышей его хибары о таких деньгах, чтоб не накликать лихо, старались не разговаривать.
Впрочем, на больного сумма не произвела никакого впечатления.
- Сто пятьдесят, - ответил он.
- Э-э-э... Да у тебя, Крысолов, горячка...Если ты забыл - я напомню. Сто рублей - это очень много. Вот эти удальцы, - толстяк кивнул на своих спутников, - стоят мне шесть рублей в год.
- Ну и отправляй за Лукой тогда своих молодцов тогда! Что мне за печаль!
Толстяк задумался, но ненадолго:
- Да тебе сто пятьдесят рублей и унести трудно будет!
- Унесу... Слаб буду - расплатишься венгерскими[2]...
Хозяин хибары едва слышно сглотнул.
- Ладно, шут с тобой. Полторы сотни пусть будет... Да только знай: я не тебе одному эту работенку предлагаю. Кто первый с ней управится - того деньга и будет... Ну да ладно, засиделся я тут у тебя. Будешь в Астрахани - заходи. А у меня еще дела... К слову, у меня для тебя подарок.
Со скамьи взял сверток, замотанный в тряпицу. Бросил на одеяло рядом с Крысоловом. Тот развернул ткань, увидел там свою саблю.
- Хорошо, что мой человек на базаре купил... А то бы горе было. Так что впредь за своими вещами смотри лучше.
И толстяк поглядел на хозяина.
-
Через четверть часа от толстяка со слугами простыл и след, а рыбак все сидел в уголке и дрожал. Ему все не верилось, что он уцелел, что все обошлось.
Впрочем, все ли?
- А вот саблю на базар относить было глупо, - наконец сказал Крысолов. - Зачем ты так сделал?
- Боялся, что ты меня ею прирежешь.
- Это настолько глупо, что я тебе, пожалуй, поверю. Только если б я захотел - убил бы тебя голыми руками.
Рыбак кивнул: он это понял давно.
-
А утром началась весна.
В этом году она пришла рано, за свое взялась рьяно: заглянула даже в буерак, еще до полудня растопило снег на крыше, и от соломы густо шел пар. Снег в овраге, вокруг дома не растаял, но стал ноздреватым, мягким. Все дороги и поля вокруг превратились в непролазную грязь.
Зато гость все никак не мог согреться, кутался в лоскутное одеяло, зуб не попадал на зуб. Казалось, холод долгой зимы вошел в его кровь, наполнил кости и теперь жжет изнутри. Порой хозяину было душно, жарко, а его гостя бил озноб. И хозяину, чтоб охолонуть, приходилось выходить на двор - спорить с Крысоловом не хотелось.
Выздоравливал Крысолов медленно, словно ребенок учился жить. В конце березня, когда рясно цвели жердели, первый раз вышел из дому. Опираясь на костыль, прошел совсем немного, вдоль ручья до реки. Постоял немного на берегу, у самой кромки, наблюдая, как волна лижет подошвы его сапог. Весь путь у него занял с полчаса, и, вернувшись к хате, Крысолов долго сидел на завалинке - почти до заката.
После положил перед рыбаком монетку, сказал:
- Я тут у тебя еще поживу месяцок?
Хозяин поспешно кивнул. Он боялся перечить гостю, когда тот лежал пластом, а, хоть нетвердо стоящий на ногах, Крысолов внушал ужас. И если рыбак и мог его убить, то время уже было упущено.
Степь была безлюдной, до ближайшего соседа, такого же бобыля, говорил рыбак, было верст семь и все полем. Но иногда по степи проходил странник, с первой травой прогрохотали чумацкие возы. Порой пролетала конница, татарская или казацкая, но ее появление рыбак предчувствовал своим байбачьим чутьем и прятался в свой буерак.