Дюжина казаков, людей бывалых в драках обложили корчму будто по всем правилам: пищаль и самострел навели на двери, по самострелу - на окна.
На всяк случай заготовили факела - лишним не будет.
- Эй! - крикнул разбойничий атаман. - Ну, чего? Так выйдете, или вас прикоптить?
Долгое время, целую минуту, ничего не происходило.
И тут из печной трубы почти на аршин вылетел Крысолов. От сажи он был черен словно черт.
По нему выстрелили из самострела, но смазали, зато сам Крысолов успел бросить два ножа - убил одного, второму рассек щеку.
Упал на крышу, покатился по соломе - казалось прямо на клинки. Но у самого края поднялся, подпрыгнул еще раз, и перелетел за спины. Закружился, отбил удар шашки, уклонился от шара кистеня. Когда противник раскрылся, ударил широко. Сабля острая будто только коснулась врага, взрезала одежду кожу, но живот раскрылся словно какой-то плод.
Удивленно глядя на свои выползающие внутренности, казак закричал, выронил оружие, пытаясь руками сомкнуть края раны. Но крик был недолог: обратным движеньем сабли Крысолов перечеркнул ему горло.
В тот же момент Корела и Зола вылетели кувырком из избы. Ругнулась пищаль, щелкнул самострел. Огромная пуля размером с грецкий орех просвистела над головой Андрея, сшибла угол двери.
Стрелок схватился за шестопер, рассчитывая, видно, что не даст врагам подняться. Но Корела вдруг сделал кувырок назад, вскочил на ноги, поймал шестопер в перекрестье сабель. Снизу стрелка ударил Зола...
-
Через три минуты все было кончено.
Крысолов присел у колодца, принялся вытирать и смазывать оружие,
- А сегодня какой день? - спросил Зола у высунувшего из корчмы нос хозяина.
- Среда...
- Ну, надо же! - удивился Емельян.
Корела хозяину подмигнул:
- Фух! Так и устать можно!
- На вас кровь... - сообщил корчмарь.
- Это не моя, - ответил Корела даже не взглянув.
После занялись трофеями: Зола собрал оружие, обшарил карманы, остался недоволен:
- Нишеброды. Пищаль я возьму, сабли - кузнецу на переплав, лошадей их - на живодерню.
Корчмарь уже поймал паренька-щегленка за ухо, и теперь макал его лицом в миску с окровавленной тюлькой:
- Жри! Жри давай! Давай, тюлечка да с мясцом... С мозговой косточкой! Жри, мразь!
- Отпусти, дяденька! Я не знал! Они сказали, что шуткувать будут.
- Шуткувать? Я дам тебе пошуткую... На всю жизнь запомнишь. Ты знаешь, сколько окно разбитое стоит? Знаешь?..
Мальчишка захныкал как можно жалостливей, но не от боли, а от того, что так надо. Виноват, чего уж тут. На смерть не забьют, иначе зачем говорить, что он на всю жизнь запомнит.
И за то спасибо.
На воздух вышел и купец, оглянулся на бойню кругом. Рухнул на колени, стал истово креститься:
- Господи Святый! Да нечто такое может быть! Господи Боже ты мой! Спасибо, что явил мне свое чудо. Как звать вас, казаки? Я ехать домой буду - в каждой церкви вам за здравие буду заказывать?
- Будешь, а как же... - отозвался Зола. - Но сперва заплатишь каждому по рублю. Я уже лет пять людей забесплатно не убиваю...
Сон праведницы
Скрипели весла в уключинах, тихо плескалась речная вода, гладя борта лодочки. На веслах был старик-перевозчик. Напротив него сидели два пассажира: отец и дочь. Первый сидел печально, потупив взор как от стыда. На то была причина, и лодочник ее знал.
Зато девчонка лет десяти-двенадцати любопытственно осматривала берега, лесок над кручей, далекий купол монастырского храма.
- Что, дева... С жизнью прощаешься? Не грусти! Это напрасно... В монастыре ведь тоже живут! По-первой тяжко будет, зато после, еже игуменьей станешь, то, как сыр в масле кататься будешь.
Не первую перевозил лодочник, не последнюю. И то, что отец не хотел разговаривать, ничего не меняло. Истории перевезенных были похожи, что две капли воды.
Мать ее Господь к себе прибрал, отец погоревал, да снова женился. Может статься свои дети пошли. А падчерица - неугодна, чужой стала в родном доме. Пока мала была - по хозяйству помогала, а вот скоро пора придет замуж выдавать, а что в приданное дать-то?..
Лодочка пристала к берегу.
Отец и дочь пошли по тропинке, к монастырским воротам, но входить не стали. Позвали настоятельницу. Та вышла.
- Вот, привез... - сообщил отец. - Вам писали.
За будущую невесту Христову протянул игуменье приданное - кошель с полтиной серебром да медяками.
Та приняла с легким кивком, осмотрела девчонку.
- Как звать?..
- Варька... Варвара...
- Сколько тебе лет?..
- Двенадцатый...
Игуменья кивнула: девчонка выглядела куда моложе своих лет. Если бы не сказали что это девочка, так сразу и не угадаешь. Даже одета в какое-то тряпье похуже: рубаху под жилеткой, шаровары, волосы - под шапчонкой, похожей на клобук.