- Этого - взять!
Стражники были расторопны, еще более ошеломила неожиданность, непонимание. Неужели успели донести из корчмы? Да нет, не успели бы.
Крысолова поставили на колени, заломили руки, обезоружили, обыскали. Как водиться, в первую очередь староста обыскал содержимое кошелька. Но совершенно неожиданно его заинтересовали не деньги. Под нос схваченному Чемоданов сунул медальон - тот самый, с головой не то пса не то волка, снятый с убитого у речушки без названия.
- Что это?.. Что, я тебя спрашиваю?..
- Государева служба... - прохрипел Крысолов.
- Отпустите его.
-
В губной избе, закрывшись от холода пили бастр[14]. Пока хмель не закружил голову, Крысолов рассказал, все, что знал о шайке Кривозубого Бессона. Многое Чемоданов ведал и без того, но что-то записывал все более неровным почерком:
- Говоришь, один лузгал семечки... Ну-ну... Может быть из человечьей кожи упряжь. Запишем. А клык у него справа или слева торчит?
Точно также, по приметам, Чемоданов несколькими часами ранее узнал Крысолова. От старосты Крысолов узнал: того, который щелкал семечки, звали Митяем, а третьего - Денисом.
- У Митяя нет на левой руке безымянного пальца, - пояснял сыскарь. - Денис - шульга. А чего это государева служба ищет их?..
- Вырезали послов к крымскому хану, - сочинял на ходу Крысолов. - С тайными переговорами туда ехали.
Чемоданов кивал с пониманием и сожалением: царь Борис был неважным полководцем, и это всем было известно, особенно самому царю. Но заболтать, провести переговоры - Борису не было равного в целой Европе. Шутка ли: сирота, человек из семьи, где не всегда снедали досыта, стал царем самой большой державы.
- Эта... Если я поймаю... Мы поймаем... Нас наградят?..
- Скорей всего.
За чарочкой-другой сыскарь рассказывал о своей судьбе.
Род, из которого происходил Василий, был не то чтоб богатый, не чтоб древний, да к тому же пришлый. А не так давно к тому же чем-то отличился с нехорошей стороны, попал к царю в немилость и был разослан по городам и весям[15]. Поскольку грех был небольшой, да и Борис не шибко алкал крови, сослали недалеко, и поставили на должности пусть и мелкие, но худо-бедно кормящие. Чемоданову досталось место губного старосты.
Получив должность не по своей воле, Василий освоился, и ему даже нравилось: где еще можно было найти столько загадок? Разгадаешь иную - на душе легко и весело, сам себя похвалишь. А не разгадаешь - не беда, у других дела еще хуже. Правда загадки были не весьма сложными: муж женку пристукнул, подрались в корчме до смертоубийства, и тут же, похмелившись, пришли за наказанием. Как водиться, воровали коров и прочую живность, но своих Пеструх и Буренок крестьяне находили самостоятельно: знали, кто на них глаз положил, куда следы ведут, и к старосте обращались вроде как к судье. Немногим сложнее были женские преступления: если муж, пристукнувший супругу, отделывался церковным покаянием, а жена, убившая мужа, каралась на горло. Но охота пуще неволи, и мужики проваливались в колодец, замерзали пьяными в трех шагах от хаты...
Действительно сложных загадок было по паре в год.
Как раз разгадка одной и привела к появлению слуха о взгляде, проникающем сквозь землю...
- Расскажешь?.. - спросил Крысолов уже слегка заплетающимся языком.
- Ну отчего не рассказать...
-
Эту бывальщину Чемоданов сказывал охотно, не сколько из тщеславия, а потому что полагал, что для сыскаря скромность - добродетель десятистепенная, и народ, особенно занятой гоном следа, надобно учить видеть необычное.
Лет пять назад, еще до появления Василия тут девочка-сиротка пропала. Она жила у тетки, как водится, несчастливо. Говорили, что тетка свою сестричну[16] часто крепко поколачивала.
А потом внезапно девчонка исчезла, словно корова языком слизала. Никто толком ее не искал, но за неимением других новостей судачили об этом долго. По-разному говорили: что убежала она в какой-то город, что ее утащила в лес кикимора.
Когда прибыл новый губной староста, то будто из праздности стал узнавать: где последний раз видали девочку. Оказалось, что сперва ее видели в орешнике. Потом корчмарь заметил, как она будто шла она с чем-то в подоле в сторону дома. Наверняка там были именно орешки: их потом нашли здешние мальчишки на перекрестке.
Еще позже в камышах на здешней речке нашли ленточку, окрашенную кошенилью[17] - единственное богатство купленное сироткой на медное пуло у зашедшего как-то коробейника.
Тогда-то кто-то и сказал, что поскольку тело не всплыло, то видать или она с камнем на шее в воду бросилась или подсобили ей.
Чемоданов перво-наперво сходил в кузню и заказал три крюка каждый в локоть длиной. Кузнец отнесся с пониманием: видать, нужны крюки под ребро. Но староста сделал из крюков кошку и ей прочесал дно речки. Нашел пару костяков, но ни один не походил на человечий.