На шалаш полетели факела. Да только обмазанные глиной шкуры загорались плохо, а если и начинали дымить, их тут же поливали припасенной водой.
Келарша принесла неизвестно как попавшее в монастырь фитильное ружье, порох. Попыталась выстрелить... Но забитая без пыжа пуля просто выкатилась из ствола и упала на головы холопов.
Темнело стремительно. Стоя на стене, матушка задумчиво, будто сама у себя спросила:
- И что с ними делать?
- А что с ними сделаешь-то? - ответила келарша. - Пускай лупцуют. Надоест - уйдут.
И тут внизу лязгнули засовы, ворота отворились.
Потом оказалось: пока все монашки глазели на представление перед воротами, Бессон с казаками под покровом темноты по худой лесенке поднялись на стену в другом месте, спустились уже во двор. Вырезали охрану у ворот, убрали засовы.
И людское море хлынуло в монастырский двор. Холопы шли в атаку, шатаясь от голода. Но тот же голод заставлял их быть дерзкими, быстрыми.
- На стены! - кричал кривозубый. - Режь-убивай! Дави монашек!
И сам рванул первый.
Так получилось, что Варька оказалась первой, на кого налетел Бессон. Лукьян, было, замахнулся саблей, но остановился, увидев перед собой почти ребенка.
Этого хватило, чтоб Варька выплеснула в него ушат с горячей водой. Кривозубый успел закрыться рукой, а послушница выбросила посуду и рванула по стене прочь, скользнула вниз, побежала к кельям.
Забежала в свою, захлопнула за собой дверь, задвинула засов. Метнулась, было, к окну, но то хоть и выходило за пределы монастыря, оказалось узким.
И Варька сделала единственное, что могла: села на лавку, затаила дыхание. Стала перебирать четки, некогда подаренные схимником...
Монастырь умирал в муках.
Словно ураган, холопы пронеслись его коридорами, подвалами.
Искали хлеб - его не было. Имелись лишь просфоры, маленькие, пресные на вкус.
Кто-то хватал от ликов святых свечки, жевал их, плевался нитками фитилей.
И уже не понять, кто первым крикнул:
- Руби монашек на холодец!
Варька слышала этот призыв, слышала крики, от которых стыла кровь в жилах. Сначала они звучали часто, но скоро вовсе стихли...
Потом в коридоре раздались шаги. По звуку Варька поняла - не свои. Человек шел как хозяин, не пряча своих шагов. Но казалось - на ногах стоит некрепко. Дверь за дверью открывал кельи. Вроде как осматривал их.
Дошел до кельи, в которой пряталась Варька. Толкнул дверь, та не поддалась.
- Открывай, зараза!
Варька затаила дыхание, но было уже поздно. Человек с той стороны стал лупить по двери.
Вероятно, начнись сейчас светопреставление, Варька бы выдохнула с облегчением. Но ангелы апокалипсиса мирно дремали на своих ложах.
Казалось: двери толстые, должны выдержать. Но после третьего удара гвозди вышли из трухлявых досок.
На пороге стоял парень - ненамного старше Варьки. Увидев послушницу, он улыбнулся. От этой улыбки у девчонки сердце рухнуло вниз.
- Ну ты смотри какая... - проговорил он.
И вошел в келью, на ходу развязывая тесемки штанов.
- Пощади... - просила Варька.
Тот покачал головой и упал на нее.
Что было дальше, Варька запомнила хорошо, хотя пыталась забыть. На всю жизнь ей запомнился запах перегара - видно, перед осмотром келий парень крепко приложился к монастырскому вину. Она помнила его лицо, все в жирных чирьях - хотя в комнатушке и было темно. Помнила: борьбу, как его руки мяли ее тело, пытались залезть под одежду.
Зато память начисто вымарала момент, как Варька накинула на шею насильника четки, стала закручивать их в узел. Не помнила, как парень царапал горло, пытаясь освободиться от удавки. Как потом затих на ее груди, как Варька долго боялась шевельнутся, словно опасаясь, что разбудит покойника.
Следующее, что помнила: мертвец, лежащий на полу. Его лицо белое словно мел в лунном свете, огромные, но опустевшие глаза.
Прочь... - стучало в голове. - Подальше отсюда.
Но было ясно: в обычной одежде не пройти через монастырь.
Глотая слезы, Варька переоделась, вышла из кельи. Пошла по переходам монастыря.
Услышав шаги - пряталась. Раз налетела на двоих холопов - те были пьяными вдрызг.
Казалось невозможным: как за те несколько часов, которые чернь владела монастырем, можно было натаскать столько грязи, пролить столько крови.
Путь на улицу шла через трапезную.
Посреди нее стоял большой казан - тот самый, в котором еще недавно кипятили воду, вылитую на осаждающих. Под ним горел огонь - в него бросали разломанные лавки, скамейки.