А отсюда бежать некуда: единственная дорога перекрыта, вокруг болота.
...Стучать не пришлось. Иеремия вышел на порог, одетый в рабочее платье и с непременным посохом в руках. Вериги, видимо по причине раннего утра надеть он не успел.
Отшельник удивленно вскинул бровь, спросил почти сурово:
- Варька, чего в такую рань не в монастыре? Откуда у тебя кобыла?
- Нету больше монастыря! Я одна осталась!
Как раз из леса появились преследователи. Увидев Варьку у избы, пустили лошадей шагом. Они скалили зубы и освобождали оружие...
Иеремия все понял без слов:
- А-ну, дева, брысь в избу!
И тут же толкнул Варьку за порог. Девчонка думала, что старик укроется с ней. Но вместо того анахорет захлопнул дверь снаружи.
К хате казаки подъехали не спеша.
- Дед! Не выделывайся! - крикнул кто-то из них.
Старик покачал головой.
Держа саблю у ноги, один всадник пустил лошадь вдоль стены хаты. И когда сравнялся со стариком, оружие взметнулось и рухнуло вниз. Иеремия каким-то чудом оказался чуть быстрее, поставил блок посохом.
Казак успел подумать: сейчас посох разлетится в щепу, и в руках старика окажется два обломка.
Но вместо того лязгнул метал о метал.
Затаив дыхание, Варька ждала исхода боя.
Попыталась помолиться перед смертью. Не смогла вспомнить нужную молитву, в голове крутился «хлеб насущный дашь нам днесь». Какой «хлеб», какой «днесь», когда жить осталось никак не больше четверти часа, а за дверями - людоеды. Как и она сама...
Варька хотела вспомнить всю свою жизнь, или хотя бы то, на что хватит времени. Но мысли путались, умирать не хотелось.
За стенами шел бой. Топтались лошади, свистели сабли, звенел металл.
Через маленькое окно, затянутое бычьим пузырем, не было ничего видно: лишь какие-то тени. Да что там: нельзя было даже разобрать какая пора года стоит за окном.
Удивленный крик. Что-то рухнуло на землю.
Вот удары часто-часто. Или нет, это бьется ее сердце.
Голос старика:
- Выходи.
Варька потянула ручку двери на себя. Та отворилась - получалось, что девчонка даже не закрыла за собой дверь на засов.
На улице светало. С неба шел первый снег той зимы.
Падал в раны, в открытые, но помутневшие уже глаза, в удивленно разинутый рот одного казака. Белое ложилось на красное, таяло. От крови шел легкий пар.
Иеремия прошелся между убитыми. Свой тяжелый железный посох прислонил к яблоне, подобрал саблю, задумчиво закрутил ею шипящую мельницу.
Раздосадовано воткнул оружие в землю. Та закачалась, словно камыш на ветру.
- Как же так? - выдохнула Варька.
Старик задумчиво пожал плечами.
- Я ношу железный посох, ибо тяжелы грехи мои. И убил людей более, чем видел последние пять лет... Эти, - указал он на покойников, - проживи еще двадцать лет, вдвоем бы нагрешили меньше, чем я за свою жизнь... Так что там у вас случилось?
И Варька начала рассказывать, быстро, сбиваясь, словно боялась не успеть.
Отшельник кивал молча, заговорил только раз. Варька как раз обмолвилась про слова матушки игуменьи:
- ...говорила она нам: «Все у руце Божей»...
- Все, да грош тому цена, кто на Господа только надеется, а сам ничего не делает.
Анахорет снова подобрал саблю, походил меж лошадей, затем молниеносным движением перерезал одной горло. Кровь ударила на две сажени.
Варька смотрела на бьющееся в агонии тело с ужасом. Мертвое животное казалось ей куда страшней, непривычней мертвых людей.
- Зачем?
- Есть ее будем. Да мне тут и одну не прокормить...
- А что будет, если за мной придут другие? - спросила Варька показывая на покойников.
- Убьем, кого сможем. Потом убьют нас.
...Но в тот день никто не появился - наверное не нашли сюда дорогу.
Анахорет оттащил покойников за хату. Стал разделывать конину, затем варил ее в казане, угощал Варьку.
Та жевала мясо, жалась к костру, на котором кипел казан. Но огонь согревал плохо. Вспоминался иной котел, иной огонь
- Я ела человечину... - задумчиво призналась Варька.
Она ожидала грома с небес, проклятий Иеремии. Но тот только и коротко кивнул.
- Ну как же так? - не успокаивалась девчонка.
- Пройдут года, у тебя, может статься будут дети, внуки, правнуки... И вот если они узнают, что их прамать ела человечину, что они должны сделать?
Девчонка зарделась, словно огонь в том костре.
Старик печально улыбнулся:
- Потомки должны сотворить поклон до земли и сказать: спасибо, что ты вкушала покойников и выжила. Бо если б не выжила - не было бы и нас... Это на убийцах грех великий, а твое прегрешение не такое уж и страшное.
-
Утром следующего дня отправились к монастырю: и в нем и в деревне было пусто. Неспешно текла река, тихо вымывая из могилы очередного покойника.