Крысолов протянул ему серебряный медальон, предложил:
- Взгляни-ка на вещицу...
Старьевщик послушно взял. Особой прибыли с Крысолова все одно не выйдет, но раздражать его тем более не стоило.
- Куплю за три копейки... - заключил хозяин. - Из уважения к тебе - пять. Но ты не затем пришел.
- В самое яблочко. Чье оно, сказать можешь?..
- А ты бы хозяина спросил?
- Он землю грызет...
- Ты его убил?..
- Как можно?..
Старьевщик крутанул медальон в пальцах, на момент он словно исчез в воздухе, но тут же был извлечен из-за уха Крысолова и вложен в его руку.
- Держи. Раздумал я его брать. Горячее серебро у тебя. Не обжечься бы. И тебе совет, будешь от меня идти - выбрось в ров... Не обеднеешь.
- Знаешь, чей он?
- Нет.
- Но догадываешься?.. Говори...
Старьевщик задумался, помялся, но все же заговорил:
- Три десятка лет назад, как знаешь, у царя Иоанна Васильевича было опричное войско. Помнишь таких?.. У них еще метла имелась и собачья голова болталась у седла... Чтоб грызть измену...
- Так опричнины сколько лет нету.
- Да и медалек-то у них таких не было. Но все ж напоминает... Неужто сам не видишь?.. Государевы люди должны свой знак иметь.
В ответ Крысолов кивнул: сходилось. Те люди тоже говорили, что они на государевой службе. Если так, то выходило скверно. Крысолов не убивал служилых людей без крайней на то необходимости. Да и то, что Чемоданов видел этот медальон у него, смутно беспокоило. Теперь еще старьевщик. Он слова лишнего не сболтнет и по пьяной лавочке, но вот если припекут калеными щипцами - а его есть за что припекать - память-то и проясниться.
Крысолов задумчиво покрутил монетку в пальцах, пустил ее внутрь кулака. Затем в кулак дунул, раскрыл ладонь - медалька исчезла. Как и не было ее вовсе.
- Значит, скуратовой[1] накидки у тебя нет? - спросил Крысолов.
Хозяин покачал головой, хотя накидка из скурата висела почти под его носом:
- Нет, казак, нету... Ты попозжей заходи.
Крысолов кивнул: зайду, куда денусь.
Проходя мимо Разбойного приказа, Крысолов швырнул медальку в воду Алевизова рва. Та легла в мягкий ил.
Дел в тот день будто бы не было, и Крысолов лег спать пораньше.
За стенами на черную от угля землю ложился снежок.
[1] Скурат или шкурат - тип грубо выделанной кожи. Считается что именно от него Малюта Скуратов и его отец, не отличавшиеся ладной внешностью, получили свое прозвище.
В пути
Всем известно, что колесо придумано не для Руси. Дороги тут приблизительны. Полгода лежит снег, остальное время часто если не дождь, то хотя бы грязь. Колесо завязнет, в колдобине обломается, зато сани пройдут и по грязи, и по снегу. По полю, по бездорожью, по траве особенно сани заскользят за милую душу. В санях почти нечему ломаться, собрать их каждому под силу.
На Руси, впрочем, есть два времени, когда движенье если и не сходит на нет, то замедляется. Это, во-первых, ледостав, когда мостки уже разобраны, но лед на реках тонок и переправиться по нему смерти подобно. Во-вторых, это, конечно, ледоход. Даже если мост не разобрали осенью, снесет его. Остается гонцу только клясть погоду да ждать - ни лодка не спасет, ни брод.
Иное дело - зимой. Реки замерзли где-то чуть не до дна. Вот вам и дорога - гладкая да ровная, знай себе - скользи.
Когда до Москвы оставалось с неделю пути, остановились. Грязь уже замерзла, стала твердой как камень. Что называется - грудень начался. Ну а снег выпадал, но не задерживался - быстро таял.
Казаки ворчали, что совсем немного не успели проскочить до смены погод, но про себя радовались нечаянному отдыху: за месяц в пути мясо на ягодицах они отколотили до состояния отбивных и теперь даже ходили так, будто седла по-прежнему у них меж ногами.
Вокруг городка рос высокий, почти до небес лес, с ветки на ветку деревьев перепархивали сороки, перелетали белки. Даже воздух здесь был совсем не такой - просторный, родной.
Глядя на лес, Зола улыбнулся, потянулся, произнес:
- Эх, хорошо на родине! А скоро и вовсе - Москва. Снег, мороз, леса... На улицах - пьяные медведи с гуслями. Ах да... Еще - водка.
- Это где ты видал пьяных медведей с гуслями?.. - спрашивал другой казак по имени Степка, который, кажется, даже во сне не расставался с длинным ружьем.
- В Москве. Сразу после водки.
Для постоя в днрнвушке сняли себе целый домишко, в котором девчата получили лишь комнату.
Из саней стали переносить небогатые девичьи пожитки. С собой в дорогу Клементина взяла только самое необходимое или то, что в Москве было безобразно дорого. В избу, в тепло перенесли и клетку, которая болталась под крышей саней. В пути она все более закрыта плотным платком. Когда все же открывали, чтоб покормить птицу, то отворачивали лишь краешек. Через эту щелочку да в полутьме разглядеть получалось немного, да и не шибко-то хотелось - нечто она птиц раньше не видела?