Падал медленный и задумчивый снег. Ложился на лапы елей, на дороги, на коня. Он совсем не походил на своего жесткого азовского собрата. В каждой снежинке отражалась луна, да тысячи звезд. Все вокруг блистало, и было светло, словно днем.
Но быстро холодало, хмель куда-то девался.
Крысолов ожидал, что сейчас из чащи ему навстречу выступят лихие люди. Он прислушивался: не хрустнет ли снег или ветка, не взлетит ли встревоженная птица. Но нет, мир был безмолвен.
Кто в такую холодную погоду выберется из дома? Только безумец, - думали воры и сами прятались по хатам, пили горькую да укутывались одеялами.
Крысолов проехал по Химке, добрался до Дмитровских ворот. Ожидал, что долго придется ругаться с охраной, но как раз со срочной депешей мчался в Кремль гонец, и все ворота и рогатки раскрылись как по волшебству.
До дома на Кузнецком мосту Крысолов добрался без приключений.
И это его немного расстроило.
[1] В три этажа
[2] Игрок на домре, коя в те времена заменяла балалайку
[3] Считается, что после разорения Константинополя турками на Русь хлынул поток греческих эмигрантов, кои занялись преимущественно торговлей. За века они ассимилировали, а прозвище афинян, офенян, офень перешло к коробейникам, из которых и вышел в купцы Гурий. Кроме прочего офени славились своим внутренним языком, который, видоизменившись, дошел к нам как «феня». Гурий говорит на жуткой смеси русского, офенянского и фени.
Налет на поезд
Под саночками скрипел снег.
Как только в окошке появлялся крест какой-то сельской церквушки, Варька начинала истово креститься, бормотать молитву, перемежая ее благодарностями:
- За что, Господи, за что? Спасибо тебе...
Она и правда не могла понять, за что ей такая благодать: ее не убили в монастыре. Когда она вкушала вместе с ворами плоть человеческую, не разверзлись небеса, не ударила молния, не убил ее гнев Господен.
Казалось ей, что жизнь ей дарована лишь для больших мук. Теперь она знала, что голод, это когда не ты снедаешь, а твой желудок съедает тебя изнутри. Но она снова выжила. Почему: Варька не понимала. Непонимание страшило: уж не для нового ли испытания, не для нового ли мучения.
До Москвы осталось уже недалече: все больше становилось встречных и попутных. Неслись гонцы, шагали ратные люди. Брели бродяги. Вдоль дорог лежали люди - те, кто бежал в Москву, да умер
Около чахлой рощицы санный поезд догнал процессию - на дрогах в открытом гробу везли покойника.
Дрогами правил идущий рядом мужичок в малахае, за телегой шли крестьяне: полторы дюжины мужиков и баб, впереди шествовал батюшка с кадилом.
Стоило бы насторожиться: в стране, где люди дохли как мухи, почтения к покойным было ровно столько же. Могли просто бросить, закопать в углу огорода, а то и положить на ледник, когда вовсе прижмет голод...
Но откуда это было знать Золе - долгие месяцы он был в странах европейских. О родных землях знал со слухов. Ежели чего и слышал - не всегда верил: мало ли что люди приврут. Если и верил, то забывал. И уж точно: растерял былую сноровку видеть непривычное.
Санный поезд быстро догнал похоронную процессию. Последнее время ехали все больше через скучные поля, через лески и девчонки в санях заскучали. Похороны, чужое горе было для них зрелищем. Вот сравнялись со скорбящими: пропуская сани, они отошли на обочину, растянулись. Вот в окошко увидели гроб. В нем лежал сухонький мужик с реденькой рыжей бородкой. Стало видно спину возницы, попика в скуфье и фелони.
Варька вздрогнула.
Покойник в гробу начал подниматься. В руках у него был пистоль с дымящимся фитилем. Грянул выстрел - один всадник рухнул с коня.
Началась кутерьма: батюшка раскрутил кадило навроде пращи, бросил его. Попал в грудь Золе, тот пошатнулся в седле, но удержался. Тут же возница бросил вожжи, вскочил на дроги, с них прыгнул на казака, правящего санями. Вдвоем они скатились прямо наземь. Из-под одежд недавно скорбящих появилось оружие: у кого-то были сабли, но все больше обходились подручным металлом: перекованными косами.
Варька и Клементина в своем домике сидели, затаив дыхание. Порой любопытство оказывалось сильнее, и они выглядывали в окошко. Видели за ним смерть кровь, пугались и снова прятались. В руке у Клементины был короткий широкий кинжал, и это немного успокаивало Варьку: Все же дочь пирата, наверное, умеет им пользоваться...
Внезапно распахнулась дверка с другой стороны от похоронного поезда. Пока остальные дрались с казаками, один решил под шумок пограбить. Вскрикнула Клементина, ударила, целя в лицо. Разбойник легко ушел в сторону, сам сделал выпад - переточенной косой попал прямо в сердце. Клементина едва успела охнуть и рухнула на пол мертвой. Варька завизжала.