В царском дворце окна были большими, богатыми - в полроста человека, набранные из больших кусков стекла. И что более дивно - почти прозрачные. Через них можно было разглядеть не просто силуэт, но и лицо целовека.
Царь стоял, опираясь на стену. И дьяк Власьев, вызванный поутру на доклад, глядя на Бориса, оценивал его состояние: здоров ли, в настроении.
Чуть не сразу после восшествия на царский престол, Годунов провалился в тяжкую болезнь, с долгим лежанием в постели, со слабостью и потерями сознания. По углам зашушукались: не протянет долго Бориско-то. Родные тоже впали в печаль, смирились внутренне со смертью и уже, верно, представляли, как отец семейства будет выглядеть в гробу.
Но болезнь отступила и притаилась, Годунов поднялся из постели, сперва прошелся вдоль стеночки нетвердой походкой, после расходился, его шаги зазвучали тверже, в местах, где о нем и думать забыли.
Но все-таки хворь давала о себе знать если не немощами в теле, то волнениями в уме.
Говорили не только о делах заморских. Времена такие - не понять, где заканчивается внешняя политика и начинается внешняя. Из рук дьячка-подручного Афанасьев вынул очередные листы бумаги, доложил:
- Грузинский владыка предлагает для Ксении в мужья сына своего - царевича Хозроя... Также тайно и спешно отбыл посланник в Данию... Я его наставлял быть осторожным: сказывают, что принцы Датские не без странностей.
Борис кивнул: хорошо. Напоследок взглянул еще раз в окно: там через сугробы спешила деваха в сопровождении казака с изуродованным лицом.
Главу Посольского приказа Годунов принимал запросто, по-домашнему, в простеньком халате. В том, верно, была хитрость - следовало расположить к себе дьяков, авось и скажут что-то, что ранее бы побоялись. Таков Борис был во всем: порой носил сапоги с подковами, и звук его шагов разносился по дворцу, был слышен саженей за сорок. Но стоило ему переобуться в тапки, и он мог незамеченным пройти чуть не через весь Кремль.
- Что у нас еще? - спросил Борис.
Афанасий сверился со списком:
- Казаки, говорят, написали новое матерное письмо турецкому султану. Но от греха подальше решили его пока не отправлять.
- Отправьте на Украину вина. Пусть выпьют - может, перебесятся. Только войны с турками нам не хватало.
Дьяк сделал пометку, продолжил:
- К слову сказать, купец первого разряда Мельник предлагает своим коштом снарядить отряд, дабы выбить турка из Азова.
- Не сметь! - отрезал царь.
Дьяк сделал пометку: «отказать». После задумался и исправил ее на «отложить». Напомнил:
- Выход к Черному морю для нас также важен как выход к Балтийскому или Белому, - осторожно напомнил Власьев.
- Я знаю. Но к войне мы пока не готовы, в стране голод! Давно татары Москву жгли? Не сметь, я сказал...
И тут стоящий у стола дьячок-подручный, улыбнулся будто чему-то своему, повел головой да хмыкнул. Сделал это негромко, едва заметно, но от проходящего мимо Бориса это не укрылось:
- И позволь мне узнать, над чем это ты хихикаешь?..
- Так, о своем, Государь.
- Нет, давай уж расскажи. Потешь нас, может, мы с Афанасием Ивановичем тоже посмеемся. Повесели нас, а то у меня с утра, видит Бог, настроеньеце-то препаршивое.
[1] Первое воскресение после Пасхи, начало сезона весенних свадеб.
Колдун
После Крещения в Москву заявился Мельник. Жил у себя в доме в Замосковоречье, изредка выезжал по делам, но за стены Скородома не выезжал, о чем Крысолова известили знакомые.
Сам ловец тоже сидел в Москве без дела: стояли Крещенские морозы, трескучие в том году как никогда ранее. Он грелся у печурки, нянчился со своей зубной болью, да успокаивал себя тем, что от поездок за город все равно никакого прока не будет: все одно Бессон с сотоварищами носа на шляхи не кажут, пережидают морозы в какой-то глухой деревушке.
Запасов хватало, но Крысолов решил съездить, поговорить о том, о сем, может, получить какую-то работу.
Но своего приятеля по темным делам Крысолов застал в расстроенных чувствах. В жарко натопленной светлице он играл в городки пустыми бутылками.
- Что сталось? – спросил Крысолов с порога. - Кто тебя обидел? Жалуйся. Ужо я ему всыплю…
Мельник кивнул, присел, указал на место рядом с собой. Плеснул вина из початой бутылки в стоящие чарки. Поднес гостю, налил и себе. Выпили.
- Царь расстроил… - сказал Мельник. - Я предложил по примеру Строганова купить казакам пороху, пищалей да пушек. Если выйдет – выбьют турок из Азова, не выбьют – мы будто ни при чем, наше дело – сторона.
Говорил он печально и спокойно: в его голосе не слышно было хмеля.
Крысолов вспомнил мальчишку, который набрасывал год назад чертеж крепости. Понятное дело: не вчера Мельник это задумал. Небось просчитал если не все, то многое.