Подорожала жизнь на Руси. С одной стороны, конечно, ей по-прежнему цена – копейка. С другой на ту копейку уже немного и купишь: хлебушек ноне кровью пропитан, кусается он. Думал Зола, что из Европы он вернется богатеем, а вышло не так все, как мечталось. Деньги у него изрядные. Не умрет он с голоду, и даже попировать сможет, да вот все равно надо снова ехать за кордон на заработки.
Когда проезжали через Воронеж, Зола услыхал, что в одном городке рядом казаки учинили просто беспримерное пьянство. Пьют без просыха, пропивают сапоги и душу, и семеро служивых уже в белой горячке отдали душу.
Емельян, повинуясь смутной догадке, оставил обоз, заглянул в острог и оказался прав: встретил там еще не вполне трезвого, но уставшего пить Корелу.
- Емеля!
- Андрюха!
Обнялись, поцеловались по русскому обыкновению. От Корелы несло перегаром. Не толь изо рта – этим запахом пропиталась его одежда, кожа. Да что там пах перегаром и сам острог, когда ветер дул от частокола, на четверть версты жухла уцелевшая трава.
- Где ты год целый бы, что делал?
Корела был донельзя краток:
- Пил…
- А я слышал, ты ото в Польшу уехал.
- В Польшу – была мысль. Но не доехал. На Сечи остановился. Но не понравилось. Дерутся часто.
- Дерутся? А кто чаще начинал там драться?
- Я… Пошли, напьемся в честь праздника…
- Ото нету ноне праздника…
- Ну и что за беда? Напьемся просто так.
- А где тут можно выпить?..
- Да везде! Это наша страна. Где хотим, там и пьем!
Зашли в избу около ворот: с порога ударил в нос густой, спертый, замешанный на винных парах воздух. За столом сидя спало трое человек, еще один, как показалось, был мертв. Мухи порой лучше всяких лекарей определяли – есть ли в человеке жизнь, и не годится ли он на пищу.
- Смрадно тут пить. Пошли на улицу.
Присели на завалинку, разлили самогон.
- Будь здрав, кум, - поднял чарку Зола.
- Будь здрав, - согласился Корела.
Посуда соприкоснулась, издав печальный звон.
И для печали была причина. Давным-давно Андрей Корела крестил первенца Золы. Но ребенок умер, отец надолго запил, а мать, не выдержав горя, ушла в монастырь. Когда Емельян протрезвел, оказался у разбитого корыта. Не было семьи, не было ребенка. Остались только узы кумовства, освященные церковью.
- Бросал бы ты ото пить, - предложил Зола. – Сгоришь ведь.
- И не говори! – ответил Корела, глотая самогон. – Самому противно. Но сразу бросать нельзя – может и сердце не выдержать. Но ничего, завтра будет лучше, чем сегодня – тогда и брошу!
- И ото чем лучше?
- Я же сказал: чем сегодня…
- Нет, ну серьезно, чем?
- Тем, что сегодня только среда, а завтра уже четверг.
Зола махнул рукой:
- Ото жонку тебе надо! Я вот тоже себе вдову нашел. Через год свадебку сыграем. Я как раз вернусь из Германии. Не хочешь с нами?..
- Свадебку сыграть?
- Тьфу на тебя! В Германию не хотишь?
- А вы когда поедете?
- По первопутку.
- Не, это нескоро. Я, пожалуй, все же в Польшу. Может, еще успею вернуться.
Открылась дверь. Из избы вышел казак, которого Зола посчитал мертвым, справил нужду в пересохший ров и нетвердой вернулся в избу, досыпать свой сон в жужжанье мух.
- Что Крысолов? Жив ли?..
- Жив. Видал его в Москве. Мотается по лезвию ножа. Как его до сих пор не пришибли – ума не приложу.
- Он всех нас переживет. Крысолов хоть старше нас: но тонкий и звонкий, уши топориком.
Пили до вечера. С первой звездой Зола засобирался.
- Ото поехали с нами, до Раздоров, - снова позвал он кума.
- И что там делать? Снова пить?.. Не хочу. Я съезжу в Польшу, а там видно будет.
…И действительно, на следующее утро Андрей вывел из конюшни одуревшего от запаха перегара коня, стал седлать его. Вместо похмельной чарки сунул голову в ведро со студеной водой. После – запрыгнул в седло и тронулся в строну будущего, но неизбежного заката.
Без Корелы пьянка в остроге как-то сошла на нет.
Чемоданов
Петли скрипнули. Совсем не потому, что их забыли смазать. Нет, это были тщательно несмазанные петли.
В теплые сени выходило несколько дверей, из-за одной, видимо главной несся голос, который показался Крысолову смутно знакомым. Но будто опасности это знакомство не сулило, потому Крысолов не ушел, а лишь остановился, ожидая, пока в комнате договорят.
- Это не опись, а каляки-маляки! - распекал голос какого-то подчиненного. - По цифрам можно заключить, что считать ты умеешь только до пяти. Нет, вру. Есть еще «шесть», но один раз. Вероятно, цифра еще малоизученна... А я так думаю, что все, чего было больше шести - ты украл. Подумал: все равно много, никто не заметит. Я еще могу смириться с тем, что мой подьячий ворует, но не могу с тем, что он ворует так глупо! Так что марш переписывать ведомость.