- Набрать в кабаках народ? Вооружить чернь? Одно отрепье с другим отрепьем воевать будет? Что это такое?
- Одно отрепье с другим?.. А что, не дурна мысль, - царь всмотрелся в лицо Крысолова. - А я ведь видел тебя раньше, казак.
Крысолов счел за лучшее не хитрить. Неизвестно, что царь вспомнил: может быть и все, а сейчас лишь делает вид, что память изменяет.
- Точно так, государь! Я был у вас на приеме, когда вы соизволили пригласить к себе первый раз немецкую баронессу.
Словно учуяв знакомый голос, из верхних комнат раздался скрипучий голос:
- Taler! Taler!
Борис откинулся на резную спинку трона. Завитки больно впились в спину: хоть и красив трон московский - но сидеть на нем неудобно.
- Знающие люди говорят, что попугай может прожить и двести, и триста лет, - заговорил царь. - Порой это наводило на меня тоску. Но потом я подумал, что он все равно в клетке, в моих руках... О чем это говорит?
Крысолов задумался ненадолго:
- О том, что каждый, кто сидит за стенами, уязвим, государь.
- Дурак ты, казак. Говорит это о том, что его жизнь в моих руках. Захочу - будет сто лет жить. Захочу - завтра голову скручу. Но честность твою ценю. Выдать черни оружие...
-
Гурьбой с пищалями, саблями и бердышами двинулись по Москве.
Перепугались стрельцы на воротах Белого города: им строго-настрого приказали (а им не сильно-то и хотелось) со стен не сходить, в бой не вмешиваться: и так уже одну стену, прости Господи, просрали. Из-за зубцов стены они смотрели, как лихие люди рубят простой народ, как идут дымом хозяйства, как дорезают стрельцов Басманова.
И тут вдруг оказалось, что толпа вполне разбойничьего вида уже сзади, приближается сзади, со стороны Кремля. Ударили сполох в очередной раз, но обошлось: будто пришла подмога.
Хотя разве их разберешь?..
- И в самом деле, а как мы своих от чужих отделим?.. - спросил кто-то, глядя на роту немецкого строя. - Они-то друг друга отличат, а мы для них одинаковы.
Чемоданов задумался, остановился, зачерпнул с земли московскую грязь, вывел ей полосу на своем зипуне. Крикнул:
- Ребята, делай как я!
И ребята делали: жаль было портить одежду, но что попишешь: снявши голову - по волосам не плачут.
Чемоданов и Крысолов поднялись на высокую стену Белого города. От Скородума тянуло гарью: густо воняло паленым пером - видать, горели подушки, пуховые перины. Чемоданов глотнул отравленного дымка, закашлялся.
- Простыл? - спросил Крысолов. - Очень при этом собачий жир помогает. Охоту кашлять отбивает напрочь. Да только где ныне взять собаку, да еще и жирную? Всех поели. Так что придется пока покашлять.
Меж стенами Скородума и Белого города шло избиение: пушки, стоящие на стенах, воры развернули жерлами вовнутрь города и теперь гвоздили дробом по улицам города. Одни разбойники теснили стрельцов, другие тут же рыскали по домам, тащили подушки, одеяла, из казанов спешно жрали кашу, и тут же бросались на баб. Уже ветер раздувал огонь в подожженных домах, били колокола в церквях.
Крысолов взглянул туда, где ждали бы его кровать и обед, если бы только не сегодняшнее безобразие. Конечно, с такого расстояния было трудно разглядеть крышу - загораживали дома и деревья, но было видно купол церквушки, куда ходила Варька.
Казак выругался: девчонка! Ведь наверняка она там. Жива ли?.. Бог ведает.
Вдруг показалось, что он рассмотрел всадника на белом коне. Присмотрелся: так и есть! Всадник вел себя по-хозяйски, раздавая распоряжения, указывая ворам куда двигать. И Крысолов почувствовал: он!
- Что делать будем? - спросил Чемоданов. - У тебя есть план?
- А как же... Ты слышал разговор с царем?..
- Про попугая и клетку?
- Ага...
- Ну, вот теперь смотри...
Спустились со стены: как раз подошли закованные в броню, а оттого и медлительные немецкие наемники.
- Что нам надлежит сделать? - спросил гауптман.
- Выйти за ворота, - пояснил на правах царского человека Чемоданов. И держаться полчаса. Самое большое - час.
- Всего-то?
- Да. Сможете?..
Из кармана немец достал часы, проверил завод, кивнул:
- У вас есть ровно час. После этого я поведу роту назад, в город.
Крысолов махнул своему отряду рукой:
- Айда, ребята! Время не ждет!
-
Итальянку похоронили на Немецком кладбище.
...Когда утром ударили на сполох, ворота двора были заперты еще с ночи. Женщины, еще разомлевшие от сна, выглянули на крылечко. Не пожар ли? Дома в Скородоме как и стены строили наскоро из дерева и достаточно было одной искры, чтоб целый проулок пошел дымом. Но нет - тогда еще над крышами вились легкие и ароматные дымки из печных труб.
Вдруг крик: то бежит по улице стрелец, потерявший оружие и шапку. Его настигают трое оборванцев, валят наземь. Замах, крик срезается ножом.