Субботин! Старший Субботин!
Тот самый, который воровал морфий и едва не отправил Ивана Павловича в тюрьму. Однако же сам угодил туда.
«Выпустили, значит, по амнистии», — подумал доктор, невольно сжав кулаки. Только этого еще не хватало!
Но как?.. как его могли выпустить? Впрочем, чему он удивляется? Гробовский ведь рассказывал, как 27 марта в Петрограде было выпущено на свободу около четырех тысяч уголовников. Новая власть посчитала их вполне порядочными людьми. Видимо Субботин тоже попал под эту категорию.
М-да уж, добропорядочный…
Иван Павлович присмотрелся, и кровь застыла в жилах: лицо Субботина, мелькнувшее, когда тот поправил шапку, было изуродовано. Глубокие шрамы, словно от ножа, рассекали щёки — один тянулся от виска к подбородку, другой пересекал лоб, оставляя рваный рубец. Левый глаз заплыл, почти закрытый воспалённой коркой, а губа кривилась от старого пореза, обнажая зубы в жутковатой гримасе. Кожа вокруг шрамов была синюшной, местами шелушилась, будто раны плохо заживали. Настоящий Джокер.
«Господи, кто ж его так?» — мелькнуло в голове.
И вдруг понял. Ведь Субботин, чтобы скосить себе срок, сдал своего подельника Сильвестра с потрохами. Еще когда в том поле Иван Павлович и Гробовский крутили бандитов, Субботин заверещал, что все расскажет. Доктор не знал, зачлось ли Субботину чистосердечное признание, но в тюрьме видимо такое стукачество сокамерники не одобрили. Спрос был.
Значит, Егор Матвеич вернулся? Интересно, куда это он идет… Домой? Нет, дом в другой стороне. Тогда куда же?
Не сдержав любопытства, доктор решил тайно проследить за ним, оставив «Дукс» у забора. Не верилось ему, что отсидка в тюрьме, тем более такая короткая, исправила закоренелого преступника. Не такой он, Субботин. Вот и сейчас что-то замышляет.
Иван Палыч, пригнувшись, двинулся за Егором Матвеичем, держась в тени амбаров и заборов.
Субботин свернул к трактиру. Ну конечно, куда же еще? Решил отпраздновать освобождение.
Иван Палыч, укрывшись за углом сарая, наблюдал, как тот вошёл внутрь.
Из трактира донеслись громкие голоса. Доктор, подобравшись ближе, заглянул в щель между ставнями. Субботин стоял напротив Игната Устиныча Феклистова, нового хозяина трактира и тыкал в того пальцем. Хриплый голос гостя слышался даже на улице.
— А ты ничего не путаешь, Устиныч?
— Ничего не путаю. Теперь это уже не твой…
— Это мой трактир, Игнат! — рявкнул Субботин, стукнув палкой по полу. — До тюрьмы я его держал! Ты тут каким боком оказался? Амнистия вышла, я вернулся, так что отдавай, что моё!
Игнат, скрестив руки, покачал головой, его глаза сузились.
— Не так быстро, Егор Матвеич. Трактир я получил по закону, когда тебя посадили. Документы есть, всё у меня чисто. Думаешь, я такой лакомый кусок просто так отдам? Нет, твое время прошло.
Субботин, багровея, шагнул к стойке, его шрамы исказились в гримасе.
— Закон⁈ Какой закон к черту? Ты на моём наживался, пока я в кутузке гнил! Отдавай, Игнат, или худо будет!
Игнат, не дрогнув, упёрся руками в стойку.
— Пугать меня вздумал? Смотри, Игнат, времена нынче другие, а у меня друзья еще остались. Не твой это трактир больше, и точка. Не хочешь по хорошему, будет тебе по плохому.
— Ты меня не пугай!
— А не пугаю, я предупреждаю.
Он развернулся, стукнул палкой, и побрёл к выходу. Иван Палыч отшатнулся от окна, спрятавшись за сараем. Субботин, не замечая его, прошёл мимо, волоча ногу, и скрылся в переулке.
Вот так страсти. Субботин, не успев вернуться из тюрьмы, начал отвоевывать свои владения. Хваткий дядька.
Иван Павлович направился в больницу. М-да, будет о чем поговорить сегодня с Гробовским. Как бы настоящая война не началась за трактир. Кусок и в самом деле лакомый, просто так его отдавать никто не будет.
Подъехав к больничному двору, доктор заглушил мотор. Тишина настораживала: ни суеты, ни больных у ворот. Сняв шлем и очки, Иван Палыч поправил саквояж и вдруг увидел Аглаю, выбежавшую из больницы. Её лицо было бледным, глаза красными от слёз. Сразу понял — беда.
Иван Палыч поспешил к ней.
— Аглая! Что стряслось? — крикнул он, чувствуя, как холод пробежал по спине.
Аглая, вытирая слёзы дрожащей рукой, всхлипнула. Её фартук был смят, волосы выбились из-под косынки.
— Иван Палыч, они забрали его! Алексея! Гробовского забрали!
— Кто забрал?
— Пришли какие-то люди, в чёрных плащах, с револьверами. Трое, лица шарфами закрыты. Вломились в изолятор, вытащили Алексея Николаича и уволокли в телегу. Я кричала, хотела остановить, а один мне револьвер под нос сунул, велел молчать, не то хуже будет. Ускакали к лесу, в сторону Ключа!