— Бежала за тобой, бежала… Запыхалась вся! Хотела покричать, да постеснялась. А тут смотрю — ты в лавку зашел… А я домой сейчас — обустраиваться! Понимаешь Иван, дел невпроворот! А народу мало… Вот и приходится… Вчера у подружки ночевала, позавчера… Да сколько можно-то? И тебя вот не видела — вечность! Соскучилась!
Ах, как же приятно было слышать такое!
— И я… Аннушка! Я зарплату получил… Пошли в кафе… Я знаю тут, рядом. До поезда-то еще почти час!
А вот ту везенье закончилось. Поезд подали только вечером! Впрочем, влюбленные времен зря не теряли — сходили в синематограф на «Тайну дома Романовых» и «Провокатор Азеф».
Ни та, ни другая фильмА Аннушке не понравилась:
— Как-то пошло все… А Распутин вот ни капельки не похож!
— Не похож, это точно! — со знанием дела кивнул Иван Палыч.
Кивнул, и вспомнил свое настоящее… то еще, старое, имя — Артем… клинику, Москву двадцать первого века… по которой почему-то нисколечко не скучал… и куда его обещал вернуть сам Григорий Распутин. Лично обещал… Ну, не то, чтобы вернуть — попробовать.
— Ты что вдруг такой грустный? — Анна Львовна решительно взяла кавалера под руку.
— Просто задумался, — широко улыбнулся доктор. — Странная штука — жизнь.
— Да ты у нас философ! Ой… давай газет купим!
— Давай.
На небольшой площади перед выходом на платформы торговали вразнос всякого рода прессой.
— «Тайны царского ложа»! — наперебой орали продавцы-мальчишки. — Сашка и Николашка!
— «Вечерний Зареченск»! Куда пропадают девушки?
— «Тайны царского ложа»!
— Николашка и Сашка!
— «Театральный вестник»! Большая статья о Шаляпине!
— «Театральный вестник» дайте! — Аннушка отсчитала денежки…
— Анна Львовна! Здравствуйте! И вам Иван Палыч — поклон!
У платформы встретился знакомый, Парфен Акимыч Кузькин, кряжистый крепкий мужик лет шестидесяти, до самых глаз заросший пегой густой бородою. В Зарном он, кроме всего прочего, торговал керосином и еще был церковным старостой.
— Здравствуйте, Парфен Акимыч! Каким судьбами здесь?
— Да вот, ездил к Нобелям, насчет керосину. Завтра, говорят, будет! Подводу с бочками погоню.
— А про бензин не знаете?
— Бензин есть! — поправив картуз, лабазник почмокал губами. — На поезд?
— Ну да…
— Так дальний-то уже ушел… Полняком! А наш-то, местный, то ли будет, то ли нет… Вот незадача! Не знаю, в город пойтить, аль тут дожидаться?
Внезапно послышался гудок паровоза…
— А вот кажись, и наш! — насторожился Кузькин. — А и вправду — наш… Эва, паровозик-то маленький… И вагоны! Ой, щас народ попрется! В окны полезут — да-а!
Третий класс и впрямь, набился битком, а вот вагоны второго класса оказались полупустыми. Что же касаемо первого класса, то такового в этом поезде не было вовсе. Так ведь и не экспресс, а всего-навсего местный «подкидыш». И даже паровоз у него — маневровый, смешной такой «самоварчик»…
Пока садились, пока дали отправку, уже начало смеркаться, так что ехали уже в полной темноте. В вагоне второго класса зажглись лампочки, в третьем тоже зажглись — но, всего четыре на весь вагон…
Анна и Иван Палыч сидели, по сути, вдвоем. Никто не мешал — Парфен Акимыч экономил и поехал третьим классом. Впрочем, что тут и ехать-то?
Позади разместились двое пареньков, на вид лет по шестнадцати, гимназисты или уже студенты. Оба — в тужурках и серых форменных фуражках, кои было принято носить в реальных училищах. Один — бледнокожий блондин, второй — рыжеватый, с веснушками. Об молчаливые и чрезвычайно серьезные. Настолько, что хотелось смеяться!
Аннушка в полголоса зачитывала интересные места из театральной газеты — просвещала.
— Убийственно длительные антракты на «Юдифи», когда ее поет Шаляпин в опере Зимина. После каждого акта двадцать минут перерыва; можно даже пообедать в антракт. Если это делается, потому что Шаляпину нужно в антракт отдохнуть, то это причина, с которой нужно считаться. Но нужно также считаться с публикой, которую эти антракты расхолаживают. Если это делается для того, чтобы удлинить спектакль, то…
Поезд неожиданно дернулся и встал.
— Ну вот, — сказал кто-то невдалеке. — Опять — в чистом поле. Небось, пропускаем кого-то.
— Так экспресс на Читу!
— Нее-е! Не на Читу! Харбинский. Сейчас пролетит — увидите.
Глянув в окно, Иван Палыч увидел освещенный единственным фонарем разъезд… и прокатившую мимо дрезину!
А если это…
Двое парнишек — те самые гимназисты — вдруг вскочили, и, надев на рукава белые повязки, опрометью бросились к выходу…