— Ого! — ахнула Аннушка. — У них, кажется, наганы!
— Такие юные бандиты?
— Да нет же! Наоборот — белые повязки!
На улице затрещали выстрелы…
— Аня, ложись!
Доктор вовсе не собирался никуда вмешиваться, тем более, что револьвер он попросить забыл. Да и Анна была рядом…
Впрочем, любопытство взяло свое…
Иван Палыч глянул в окно… И едва успел отпрянуть!
Брызнули осколки стекла, разбитого револьверной пулей… Кто-то закричал в ночи… Снова выстрелы! Крики! Кто-то пробежал… упал…
Черт возьми!
В упавшем доктор узнал Петракова…
Выстрел!
Светленький гимназист, вскрикнув, схватился за бок…
Петраков… Зачем он здесь? С его-то раной! Кровью сейчас истечет и…
— Аннушка, я быстро!
— Я с…
— Нет! Если поедем — дергай стоп-кран!
Ага, дергай… А если вся паровозная бригада — бандиты?
— Василий Андреевич! — выпрыгнув из вагона, доктор бросился к раненому. — Ты как?
— Терпимо, — узнав, улыбнулся тот. — Виктора посмотрите… Вон, парнишку…
Из вагонов уже прыгал народ — выстрелы, дело такое… Кто-то уже заголосил…
— Па-апрашу без паники! — выстрелив из наган вверх, из лесу появился… Гробовский!
— Именем общественно поли… тьфу-ты! Милиции! Господа, спокойно садитесь в поезд… По вагонам, говор-рю, мать вашу!
Снова выстрел!
Народ мигом бросился в вагоны…
Между тем, Иван Палыч уже осмотрел гимназиста, блондинчика… Слова Богу, пуля прошла по касательной. Больше досталось одежде…
Появился и второй гимназист. Который с веснушками… Под дулом револьвера он гордо вел двоих парней со связанными руками… Хотя, нет, не связаны — наручники!
— Василий Андреевич! — подойдя, Гробовский кивнул на гимназистиков. — Это и есть твои лучшие кадры?
— А других и нет, — потупился начальник милиции. — А эти со мной с февраля! Ребята геройские…
— Это я заметил… Еще б ума бы! А вообще — молодцы, труса не праздновали… Господи, Иван Палыч! Ты-то как здесь?
— Стреляли…
Сказав так, доктор громко расхохотался… Вспомнил известный фильм. Ведь, почти дословно…
Вечером пили чай в смотровой. Аглаю Иван Палыч отправил домой, отдыхать, а дежурить кому-то надо было. Тем более, клиентов прибавилось — не считая подраненного гимназиста Вити и самого Петракова с открывшейся раной, еще и один бандитский прихвостень — кочегар с паровоза.
— Ну, Василий Андреевич! — перевязывая, ругался доктор. — Ну, совсем вы мой труд не цените! Сунулись… А, если б меня бы не оказалось? Истекли бы кровью — и все…
— Что ж… Отдал бы жизнь за дело демократической революции! За народ.
Петраков улыбнулся… и тут же сконфузился:
— Уж извините, доктор… Постараюсь больше не так…
Господи, сколько ж ему лет-то? Восемнадцать… двадцать?
Как позже пояснил Гробовский, на «железке» повязали всех. Весьма кстати пришлась помощь нескольких бывших агентов, коих ангажировал лично Алексей Николаевич. И перед властями особенно не светил. Ну и гимназисты не сплоховали… Как выразился Гробовский — «Их бы еще годика три поучить»!
Да вот не было трех годиков… И одного даже не было…
Насчет Андрюшкиного дядьки — Феклистова — поручик, в отличие от Петракова, сильно сомневался.
— Соскочит! Присяжного поверенного наймет хорошего… По новому — адвоката. Скажет — не догадывался, не знал. А если парни на него покажут — оговорили! Соскользнет… Сейчас адвокатам вера большая. Сам министр юстиции из их числа… как его… Керенский! А еще, Иван, скажу тебе честно… Шайку-то эту мы накрыли… Но! Это только вершки. Есть еще кто-то такой… эдакий! Крученый, хитрый… Чувствуется рука! И дело о приводных ремнях — это так, эпизод… Думаю, очень скоро еще что-то услышим! И куда более громкое.
На следующий день доктор помчал в город на «Дуксе». За милиционерами и арестованными прислали аж два авто — грузовик и «Лорен-Дитрих». С ними уехала и Анна Львовна. С Иваном Палычем они договорились встретиться вечером. Пойти в театр на «Тайну Романовых», а вечером вернуться в Зарное на мотоциклете.
В городе все только и говорили, что о подвиге новой демократической милиции! Мальчишки-газетчики кричали на всех углах:
— Покончено с бандой грабителей!
— Дело приводных ремней раскрыто!
— Начальник милиции Петраков делится секретами сыска!
О Гробовском — ни слова.
Ну, так, верно — и хорошо… Меньше мелькает — меньше к нему внимания. Впрочем, немного обидно все же было. Ведь без Гробовского ведь ничего и не удалось бы сделать.