Она замолчала, её пальцы задрожали. Гробовский, подвинув кружку с кипреем, кивнул ей, мол, продолжай.
— Напали, — тихо сказала она. — Трое, в картузах, лица платками замотаны. Один с револьвером, другой с ножом. Кучера моего ударили, он упал, но успел убежать. Я в сарай кинулась, у околицы, там сено, спряталась. Стреляли, но не в меня, кажется, — в воздух. Кричали: «Где она?» Наверняка запугать хотели.
— А лица? Лица разглядели? — с трудом сдерживаясь, спросил Петраков.
— Лица… один был похож… впрочем, лиц не разглядела, темно было.
— Анна Львовна, говорите все как есть. Что вы видели.
— Да как будто один немного похож на одного знакомого из Зарного, но это точно не он. Ошиблась, сейчас понимаю что ошиблась, — Анна заметно занервничала. — Не разглядела толком никого. Признаться, испугалась немного. Потом они уехали. Алексей Николаевич помог, спас.
— Вот такие дела, господа, — выдохнул Гробовский.
— И кто же это? — спросил Петраков. — Гвоздиков? Его люди?
— Не Гвоздиков, — ответил Алексей Николаевич. — Вряд ли он — не его поле. Он по другим делам. Чую, тут кто-то ещё.
— Надо бы Ключ обыскать, старосту тряхнуть. И фаэтон этот найти. Запомнили его? — спросил Петраков у Анны.
Девушка покачала головой.
— Фаэтон обычный, тёмный, без номеров. Кони гнедые, но я не разглядела. Всё быстро было.
— Анна Львовна, вы бы на время прекратили такие поездки по селам, — учтиво произнес начальник милиции. — Сами видите что происходит. Не безопасно.
— Не могу я сидеть, Василий Андреевич. Девчонки страдают там, я должна…
— Должна, но живая, — оборвал ее Петраков. — Если вас… к-хм… в общем, если пострадаете вы от шальной пули какой с вас прок? Поберегите себя — не для себя самой, а для тех девочек, которым вы помогаете.
Спорить с Анной конечно было бесполезно и Иван Павлович это знал. Но сейчас она вдруг кивнула, приняв доводы Петракова.
— Постараюсь.
— Ладно, господа. Я завтра в Ключ, с гимназистами, пройдусь, посмотрю что там.
— Василий Андреевич, у вас же рука… — всполошился доктор.
— Не переживайте, я с Гробовским. А вы вот лучше Анну Львовну займите чем-нибудь, чтобы у нее и в мыслях не было никуда ездить!
После таких лихих событий нужно было развеется. И повод появился совсем скоро.
Вечером, в последний день апреля, прошла театральная премьера Рябинина, которой, надо сказать, предшествовала весьма крупная рекламная компания.
Баба Аксинья, женщина деятельная и не лишённая артистизма (в молодости, по слухам, участвовала в сценках на Масленицу), родственница одного из актеров, рассказала о спектакле своей подруге Дуне, а та — всем, кого повстречала по пути: включая кобылу Ласточку и почтальона, ехавшего с депешей в уезд. Дед Фрол поведал о грядущем культурном событии своему лучшему другу — псу Касьяну — а заодно и троим мужикам, с которыми делил скамью у плетня. Один из них, правда, был глуховат и решил, что будет «показ житья царевича» — но всё равно пришёл.
Также не малую роль в привлечении внимания сыграла афиша. Рябинин, человек прогрессивных взглядов и неиссякаемой веры в воспитательную силу Шекспира, разослал учеников с «афишами», аккуратно написанными на развёрнутых тетрадных листах. На каждом значилось:
Впервые в Зарном! Трагедия в 2 действиях. ГАМЛЕТ. С участием учеников сельской школы. Билеты — отсутствуют. Приходите!
Один экземпляр прибили к двери бывшего трактира (ныне отель «Гранд-Отель»), другой — к столбу у колодца, а третий каким-то образом оказался на корове старосты — приколот к холке ленточкой. Корова не возражала.
Словом, к вечеру зал в школе ломился от желающих приобщиться к вечному. Пришли даже те, кто ни читать, ни писать не умел — но решили, что раз в деревне ставят Гамлета, значит, нужно быть там, где происходит что-то важное.
Деревянные скамьи зала были отодвинуты к стенам, перед черной доской поставили два самодельных занавеса, скроенных из старых оконных штор — некогда цветастых, теперь выгоревших до унылого серого. В углу чадила керосиновая лампа. Зрители — крестьяне, старики, бабы с ребятишками на руках — сидели тихо, не шевелясь, как в церкви.
На сцену вышел Гамлет — пятиклассник Мишка Селиверстов, высокий, сутулый, с не по возрасту серьезным лицом. Плащ его был сшит из бархатной занавески, перехваченной у горла пуговицей от шинели. Парень очень серьёзно начал нараспев читать: