Перевод проскользнул мимо рук хитрого махинатора.
Однако Рябинин не сдался, решил действовать через детей. Едва узнав, что перевод на десять тысяч рублей находится у Ивана Павловича, он обманным путем подговорил Васю, чтобы тот пробрался к доктору в дом и нашел нужное. Мальчик не нашел, потому что перевода там не было. Еще и других детей заставил следить за доктором — вдруг что интересное обнаружат?
Дальше — больше. Гастроли театра. На резонное замечание, что спектакль выглядит жалостливо, если не сказать убого, Рябинин лишь отмахнулся — тем лучше. Эх, Иван Павлович, что ты сразу не догадался, что именно этого он и добивался? Ведь так и задумано было изначально!
С этим кривым, вызывающим лишь щемящее чувство жалости спектаклем он и отправился на гастроли в город. Еще и важных людей пригласил. И безусловно вместе со слезой выбил хорошую сумму на «благое» дело. Ну как не помочь детям?
Сволочь!
Иван Павлович принялся ходить по комнате, словно запертый тигр в клетке. Внутри все бурлило, кипело.
— Какая же сволочь! Использовать детей, да так…
Чем он лучше того же Сильвестра, что ворует молоденьких девчонок и заставляет работать в публичном доме? Ничем.
А скауты? Иван Павлович остановился. Ведь еще у него какой-то проект со скаутами. Там в чем подоплека? Тоже какой-то обман? Ведь даже приезжал какой-то иностранец — Иван Павлович лично его видел. Еще одна афера? Надо бы разобраться. Но так, тихо, чтобы Рябинин не догадался. Он хитрый и умный. Едва почует опасность — сразу же нырнет на дно. И ищи его потом.
Нет, тут нужно осторожно и наверняка. Чтобы и шанса у гада не было ускользнуть.
Рассказать все Петракову?
Иван Павлович даже сделал несколько шагов к двери — хотел идти прямо сейчас.
Но остановился. Нет. Лучше самому. Максимум — уведомить Гробовского. Чем меньше людей знает — тем лучше. Что толку, что будет знать Петраков? Вон, он и про публичный дом знал, а в итоге Сильвестр сбежал.
К Петракову следует идти, когда на руках будут не только догадки, а еще и улики. И чем больше, тем лучше. В противном случае под удар могут попасть дети — ведь Рябинин действует только их руками. Тут и Васе может достаться, за то что пробрался в чужом дом, и остальным. Нет, их нельзя подставлять ни в коем случае.
Постепенно эмоции, обжигающие и злые, начали отступать.
Доктор подошел к окну. Вечерело. Погода прекрасная, все дышит весной, оживает.
Тук! Тук! — слабый стук в дверь, лёгкий, едва слышимый, словно птичка клювом ткнулась.
Доктор нахмурился. Опять дети в шпионов играют?
Тук! Тук…
Он прошел к двери, отворил ее… и замер. На крыльце — человек, свернутый в клубочек, словно бездомный пес, весь в крови, едва дышит.
Доктор тут же бросился к нему, чтобы помочь… и вновь удивился. Не званный гость был ему уже знаком.
— Гвоздиков⁈ — выдохнул доктор, пораженный увиденным.
Это и в самом деле был он. Немного изменился, исхудал, оброс. Но все тот же мелкий бандит Яким Гвоздиков, что успел много чего неприятного сделать доктору.
А теперь вдруг сам пришел. Или, скорее, приполз… Израненный, едва живой, кажется, порезанный… Кровищи то сколько!
Гвоздиков слабо шевельнулся, глянул на доктора. Губы дрогнули:
— Помоги… Иван Палыч… — хрип вырвался из горла, и он обмяк.
В районе живота, чуть ниже ребер — ножевое… да не одно. Мать честная, кто же его так⁈
Доктор мгновенно переключился в режим врача. Сердце заколотилось, но руки принялись действовать чётко, как учили в институте.
Пульс нитевидный, учащенный, дыхание поверхностное, кожа холодная и влажная — признаки гиповолемического шока от кровопотери.
— Держись, Яким, — пробормотал Иван Палыч, осторожно подхватывая его на руки. — Сейчас всё сделаем.
Доктор затащил раненого в смотровую. Уложил на операционный стол, подложив под голову свёрнутое одеяло, чтобы приподнять верхнюю часть тела, облегчить дыхание и уменьшить нагрузку на сердце.
Эх, жаль Аглаи нет. Еще одна пара рук не помешала бы сейчас. Придется все самому.
Доктор схватил стерильную марлю из ящика, плотно прижал её к ране, чтобы остановить наружное кровотечение. Кровь быстро пропитала ткань, и он наложил ещё один слой марли, зафиксировав его тугим бинтом, избегая чрезмерного давления, чтобы не усугубить возможные внутренние повреждения.
Вновь проверил пульс. Слабый, но стабильный, сто двадцать ударов.
— Кто тебя так? — не удержался и все же спросил. — В кабаке на пьяную драку нарвался?