Я бросился к лестничному пролету и покатился вниз, чувствуя омертвевшей спиной жадное леденящее дыхание. Лестничные марши мелькали один за другим, где-то на восьмом или седьмом этаже я почувствовал опасность впереди и, свернув по изгибу лестницы очередной раз, увидел впереди страшную паукообразную фигуру Нежинской, к которой меня неумолимо несла сила инерции.
Я выстрелил. Бесшумно вспыхнул оранжевый шар, заклубилось облако дыма, его я проскочил на скорости, ожидая каждую секунду, что десяток бритв раскромсает мне горло.
Я бежал, прыгал, катился, сумасшедший спуск должен был уже давно кончиться, но лестница по-прежнему уходила вниз, и у меня даже мелькнула ужасная мысль, что поверхность земли осталась наверху, а меня умышленно гонят дальше - прямо в преисподнюю!
Но нет, вот знакомая груда кирпичей, деревянные носилки - последний пролет. Я пролетел его как на крыльях и, не успев затормозить, с маху врезался в бетонную стену. Выход был замурован.
Я обернулся, прижавшись к преграде спиной, и увидел Нежинскую, распластавшуюся в прыжке, рука машинально вскинула пистолет и правильно выбрала прицел, но я знал, что это не поможет, и точно - спуск не поддавался, мгновение растянулось. Нежинская наплывала медленно и неотвратимо, тускло отсвечивало металлическое туловище, ярким огнем полыхали бритвы из-под ногтей, на ногах тоже был этот ужасный педикюр, и все двадцать острых, чуть изогнутых лезвий нацеливались в наиболее уязвимые и незащищенные места - шею, живот.
Я дернулся, закричал, проснулся и еще несколько секунд не мог поверить, что не надо никуда бежать, ни от кого спасаться, докладывать начальству о шабаше упырей, подвергаться освидетельствованию у психиатра... Все позади!
Но позади ли? Я лежу на стульях, кругом толстые каменные стены, сводчатый потолок, сбоку кто-то сопит в ухо... Поворачиваю голову и прямо перед собой вижу волчью морду!
Черт побери! Теперь я проснулся окончательно.
- Пошел вон!
Буран, не привыкший к такому обращению, обиженно отворачивается и уходит, а я встаю с болью во всем теле и, поднимаясь в дежурку, кляну на чем свет стоит свое жесткое ложе и заодно тех, кто уже два месяца ремонтирует комнату отдыха. И все же, к чему этот сон?
"К активизации розыска!" - ответил бы Фролов. Начальство однозначно истолковывает любые приметы и неодобрительно относится к отсутствию положительных результатов. Что совершенно справедливо.
"Ладно, Мария Викторовна. Я все-таки развею дымовую завесу, один за другим переберу все скользкие фактики вашего дела и выясню, кто стрелял и почему! - мысленно обратился я к Нежинской, чувствуя, что испытываю к этой красивой и элегантной женщине глухую неприязнь. - А заодно и то, почему вы не хотите нам помочь, окружаете себя недомолвками, оговорками, прямой ложью, наконец!"
До конца недели я приложил все усилия, чтобы раскрутить колесо розыска.
В комитете ДОСААФ договорился о включении в соревнования по пулевой стрельбе команды НИИ ППИ. Институт выставил пятерых стрелков, в том числе Спиридонова.
Через областное общество охотников вышел на крупного знатока охотничьего оружия, владельца богатейшей коллекции патронов Яковченко, провел с ним два часа, получил уйму интересных, но не относящихся к розыску сведений, а напоследок узнал, что не опознанный экспертами патрон японский, от двуствольного промыслового штуцера, снабженного точным прицельным устройством. Такие штуцеры в небольших количествах раньше поступали к нам по береговой торговле, как правило, оседали в пограничной полосе и в глубь страны не попадали, во всяком случае, сам Яковченко ни одного не видел.
Проверил Спиридонова - тот никогда не бывал в зонах береговой торговли, родственников или знакомых там не имел, охотой не увлекался. И вдруг неожиданность: десять лет назад он занимался стрельбой, выполнил первый разряд! Эту запись я обвел двумя кружками, с тем чтобы еще к ней вернуться.
Несколько дней я собирал фотографии лиц из окружения Нежинской, наклеивал на бланки фототаблиц вперемежку со снимками посторонних лиц. Потом пришел в экспериментальный дом кооператива "Уют", в бесшумном лифте поднялся на седьмой этаж и позвонил в дверь против квартиры потерпевшей.
- Здравствуйте, Валентина Ивановна, я из милиции, майор Крылов.
У соседки Нежинской Прохоровой острый нос, тонкие выщипанные брови и быстрые маленькие глазки. Такими любят изображать на карикатурах сплетниц. Гусар уже беседовал с ней, но безрезультатно: "Не слышала, не видела, не знаю". Скорей всего не хочет "ввязываться в историю".
- Вы меня знаете? - беспокойный взгляд обшаривал с головы до ног, настороженно шевелился острый носик. - Ах, ваш товарищ здесь был... Вот жизнь! Инкассаторов грабят, по квартирам стреляют. Нашли его, да? Кто же это?
- Пока нет, Валентина Ивановна...
Она огорченно поджала губы.
- Но если вы нам поможете, обязательно найдем. Кое-какие соображения уже есть.
- А какие? Что вы подозреваете? Любовник, да? Кто?
В любопытстве Прохоровой было что-то болезненное.
- Вот вы и подскажите, - добродушно улыбнулся я. - А то скромничаете, отказываетесь. У вас же в двери "глазок"!
Толстые накрашенные губы сложились в многозначительную улыбку.
- Имеется. Иногда я выгляну, не без того.
- И чудесно, - я постарался улыбнуться еще добродушней. - Расскажите, кто приходил к Нежинской, с кем она дружила, - это может очень пригодиться следствию.
- Конечно, тогда вам будет ясно, кого ловить, тогда отыщете, - видно было, что Прохоровой очень хочется поспособствовать поимке преступника, хотя бы для того, чтобы узнать наконец разгадку мучающей ее тайны. Только не хочу я всех этих протоколов, судов, повесток. Зачем мне? Если бы так, без записей...
- Можно и без записей.
Хоть ориентирующую информацию получить. Как говорится, "с паршивой овцы... ".
- Тогда слушайте.
Прохорова понизила голос и скороговоркой рассказала, что Нежинская ведет далеко не монашеский образ жизни, сын постоянно живет у бабушки, а она часто принимает гостей, веселится, много мужчин (бабенка интересная, следит за собой, хотя и тоща больно), и тогда, когда бабахнули, привела одного, сидели весь вечер, потом он выскочил как ошпаренный - и в дверь, а вскоре врачи приехали.