Как ни старался Элефантов, понять причину развода Марии он не мог. Она отвечала округло, обтекаемо, и было не ясно, что же побудило ее оставить человека, с которым она прожила восемь лет и который ее бесспорно любил. Она намекала, что он "делал гадости", но привести конкретных примеров не могла. Да и сказанное сейчас тоже ничего не объясняло.
- Ладно, зачем прошлое вспоминать! Смотри, какие звезды. Сюда бы телескоп. Может, увидели бы марсианские каналы.
- А что это такое?
- Ну и темная ты, Маруська!
- Какая есть! - она своенравно поджала губы.
- Только не вздумай обижаться! - Сергей схватил ее в охапку и, преодолевая шутливое сопротивление, покрыл лицо поцелуями.
Ночь он опять провел без сна, любуясь спящей Марией, но утром чувствовал себя бодрым, сильным и отдохнувшим. До тех пор, пока не увидел, как Мария, собираясь, надела подаренный Астаховым браслет. Враз все изменилось. Улетучилось приподнятое настроение, навалилась слабость, он сел на тахту и откинулся к стене - вялый, разбитый бессонной ночью, удрученный нахлынувшими мыслями.
Она не упоминала, даже намеком, о других мужчинах, которые были в ее жизни. Больше того, держалась так, как будто упрекнуть себя ей было решительно не в чем.
- Представляешь, - пожаловалась как-то она, - к Вальке пришли гости, - она показала пальчиком в сторону квартиры соседки, - а среди них оказались друзья Нежинского. Так они стали жалеть его, а меня поносить: дескать, я от него гуляла налево и направо. Представляешь? Налево и направо!
В голосе Марии было столько возмущения, что вздорность порочащих ее небылиц казалась очевидной, и Сергей сочувственно кивал головой, разделяя ее негодование, хотя глубоко-глубоко, где под чувствами и эмоциями сохранялась способность объективно мыслить, проскальзывало удивление: как может Мария так искренне жаловаться на несправедливость обвинения человеку, наверняка знающему, что она, мягко говоря, не являлась образцом супружеской верности? Ведь она изменяла мужу с ним, Элефантовым, и прекрасно знает, что ее отношения с Астаховым, Спирькой, да и связь с Эдиком, которая, судя по всему, возникла давно, еще в период замужества, не могут быть для него тайной. То ли у нее короткая память и она действительно верит в собственную непогрешимость, то ли разыгрывает специально для него сцену оскорбленной невинности. Оба объяснения не укладывались в облик той Марии, которую Сергей любил, и в результате защитной протестующей реакции он вообще выбросил из памяти этот эпизод.
Но однажды Мария рассказывала про свою стычку с начальством, и непрошеная мысль появилась снова.
- Вызывает меня Бездиков и говорит: "Вы почему отказываетесь работать по второй теме?" Ну, а я немного сартистировала и отвечаю: "Как же я могу по ней работать, если меня не включили в список исполнителей?"
Непривычное слово "сартистировала" резануло слух, но в большей степени царапнуло душу. Вспомнился их разговор в больнице, после которого он решил быть с ней во всем и всегда откровенным, и мимолетное подозрение по поводу неискренности ее доведения.
Если такое словечко обыденно в ее лексиконе и привычно употребляется в доверительных беседах с подружками... Значит, она "артистка"? Элефантов знал, что существует категория женщин, у которых фальшивы смех и слезы, взгляды и жесты, горячие слова и пылкие клятвы. Тогда она сыграла блестящую роль, возможно, лучшую в жизни. Подружки, наверное, обхохотались, слушая, как она обвела его вокруг пальца!
Но нет, непохоже. "Артистки" всегда преувеличивают свои чувства, а Мария, напротив, очень скупа на проявление эмоций. Вот хотя бы ее поведение во время развода - держалась как ни в чем не бывало. Элефантов спросил, чем это объясняется, неужели полным равнодушием?
- Люди бывают разные, - ответила она. - Один кричит: "Смотрите, как я страдаю! ", "мне плохо, пожалейте меня", "моя боль сильнее любой! ". А другой молчит, никому не жалуется, переживает все внутри себя. Но это вовсе не значит, что он меньше мучается.
После такого ответа Элефантову стало стыдно за свой вопрос.
И все же... В память врезался давний эпизод: они очередной раз собирались "в гости", Мария позвонила мужу и озабоченно-деловым голосом сообщила: "Меня посылают на завод, так что приду попозже. Да, да... Ну, что делать - работа..." Интонации передавали и огорчение, и вынужденную уступку настоятельной необходимости, проскальзывала даже тончайшая нотка желания как можно скорее разделаться с делами, чтобы быстрее оказаться дома, рядом с супругом.
А Элефантов, оглаживая взором угловатое девчоночье тело, которое меньше чем через час будет принадлежать ему, задумчиво удивлялся: "Ну и хитра, чертовка! А ведь никогда не подумаешь!"
Тогда он не оценивал эту хитрость: во-первых, она была направлена не против него, а во-вторых, тогдашнее отношение к Марии не вызывало потребности или даже желания анализировать руководящие ею побуждения либо каким-либо иным путем проникать в ее внутренний мир.
Да-а-а...
Вот и пойми ее! Настораживающие, пугающие черты настолько тесно переплетались с вызывающими уважение и нежность, что Сергей так и не мог разобраться, что же представляет собой Мария Нежинская.
Раньше, когда вопрос о ее взаимоотношениях с мужчинами его нисколько не волновал, в дружеской беседе они коснулись щекотливой проблемы.
- Как живешь, Машка? - после работы они зашли в летнее кафе и лениво ковыряли мороженое, прихлебывая мелкими глотками холодное "Ркацители".
- Да так, - она пожала плечами, разминая в мельхиоровой вазочке политые вареньем белые шарики. - Не особенно... Для души ничего нет...
Она сказала это тихим, как всегда, спокойным голосом, но с отчетливыми нотками грусти, что было для нее совершенно необычно. И главное - она говорила искренне, Элефантов почувствовал это всем своим существом и удивился еще больше, так как излишней откровенностью она его никогда не баловала. Он ощутил, что между ними на миг установилась такая атмосфера доверия и понимания, какой еще никогда не было. Только на мгновение, потому что он не был готов поддержать ее, сохранить, напротив, почувствовал неловкость и попытался ввести разговор в привычное русло ерничанья и рискованных, на грани приличия шуток.