- Я еще собаку не достал для такой охоты.
- Ну, не последний в жизни охотничий сезон. Еще поохотишься с ретривером. Собирайся.
- У меня вездеход ещё не готов. Мастера его только начали тюнинговать.
- Тю-ю-ю… Нашел докуку. До меня ты и на своей пузотёрке в прошлый раз лихо доскакал. А там нам автомобиль и не нужен будет. Кони есть. Экипаж для тебя найдём, если в седле не усидишь.
- А к Брежневу меня возьмёшь?
- Зачем?
- За латунными гильзами. Самому крутить патроны экономичней.
- Возьму. Заодно и потренируешься.
На этот раз обогнули Блеваку с другой стороны и уткнулись в железнодорожный тупик. С другой его стороны рельсы вели в… никуда. Просто обрывались.
- Что это? – спросил я, недоумевая.
- То, о чем я говорил, - сообщил туманно Иван Степанович.
На рельсах стояли сцепленные в поезд крашеные суриком три двухосные теплушки, классный желтый вагон и три коричневых двухэтажных вагона – эти на четырех осях. За ними, чуть в отдалении, стоял почтовый двуосник. Завершал композицию открытый полувагон с углем. Еще впритык к классному стоял зеленый железный четырехосник явно из шестидесятых-семидесятых годов с надписью ««вагон-ресторан»».
- Это моя гордость, - вскинул чело Тарабрин. – Случайно уткнулись на Транссибе в эти двухэтажные столыпинские вагоны для переселенцев. Сормовская выделка. В каждом восемьдесят лежачих мест. При небольшой доделке - все сто двадцать. В них мои крестьяне первую зиму пережили. И рельсов нужно было добыть да положить меньше намного – всё в страданиях облегчение некоторое вышло. А я, как видишь, барствовал в первом классе. Теперь ты тут пока поживешь. В том желтом ««пульмане»».
- Что так? Почему не в поместье? – удивился я.
- У мня дела есть, срочные. Некогда, да и некому там с гостями возиться. А тут ты и смену зубов перетерпишь. И обслуга у тебя будет полная: вагонный проводник, горничная, кухарка. И охрана состава, само собой.
- Это вроде как комфортабельный арест? – заподозрил я.
Тарабрин откровенно засмеялся.
- Нет такой тюрьмы, чтобы удержала проводника. Отнюдь, можешь перемещаться по Беловодью, как душа пожелает. Захочешь в море искупаться – дорогу покажут. Здесь недалеко. Вода еще теплая на мелководье. Но советую водные процедуры совершать в Керченском проливе. Там приятнее. И вода солёнее. Компанию вот я тебе составить пока не могу... А вот и наша хозяйка идет.
Спрыгнув с площадки желтого вагона, к нам подошла, поклонившись, молодая женщина лет тридцати на вид. В повязанном под грудью сарафане до пят, как тут, я понял, принято ходить. Рубашка под сарафаном с короткими рукавами из ««вафельного»» полотна. Раньше такое на полотенца шло. Косынка повязана ««по-комсомольски»» на затылке, а не под подбородком. На поясе - кольцо с ключами. Загорелая. Красивая. Той неброской красотой русской женщины, которую мужчины начинают ценить только с возрастом. И глаза – сапфир звёздчатый, чистый и глубокий. Аж залюбовался ею, хотя давно уже женская привлекательность меня никак не манила. Издержки возраста…
- Доброго вам здорОвичка, барин, - сказала женщина глубоким грудным голосом с легкой хрипотцой. – Всё в делах и заботах пребываете, да одежду бесовскую с того света носите.
- И тебе, Василиса, не хворать, – ответил ей Иван Степанович без поклона. - Вот принимай постояльца. Гость мой – Дмитрий Дмитриевич. Ты уж расстарайся, чтобы ему у нас понравилось.
- Все сделаем в лучшем виде. Не сомневайтесь, Иван Степаныч, – и снова коротко отвесила поклон.
- А ты, Митрий, знакомься - Василиса Гуцу. Хозяйка всего этого состава и над всеми людишками тут начальник. Что потребуется – к ней обращайся. А пока багаж свой вынимай.
Увидев мои чемоданы и пластиковые контейнеры, Василиса засвистела в серебряный свисток, на серебряной цепочке висящий на ее шее. Вычурный такой свисток, прямо боцманская дудка.
Со второго этажа коричневого вагона выскочили ««двое из ларца»» с винтовками в руках.
- Ружья оставьте, - крикнула им Василиса, - а багаж этот в классный вагон отнесёте. В четвёртое купе.
И уже ко мне обращаясь.
- Как проститесь с барином, Дмитрий Дмитриевич, то милости прошу в наш вагон. Я, там, в первом купе от двери обитаю.
Поклонилась нам в остатний раз и пошла. Нет – поплыла. Чисто пава.
Перед лестницей в вагон была сооружена деревянная приступка, так что корячиться у нас на виду ей не пришлось. В дверях обернула и… взглядом, словно рублём одарила. И исчезла из виду в тамбуре.