- Давай, попробуем.
Приподняв мужика под мышки, я неожиданно сильно саданулся с ним лбами и потерял сознание.
Очнулся в глазах небо в алмазах и всё плывёт и кружиться. Но оклемался. Вроде как без последствий.
Поднялись и, поддерживая друг друга, побрели. Не лесом. На дорогу эту недостроенную вышли. Странная на вид из нас парочка получилась. Я во всём осеннем прикиде и он только в семейных трусах сатиновых, как Порфирий Иванов когда-то рассекал – учил бессмертию пока не помер. С обоих боков такой фигуры по корзинке плетёной из ивы торчит полной грибов. Но лес был безлюден и шоссе пустынно. Некому было над нами смеяться, а тем более издеваться.
Не сказать, что мне легко это далось, всё же шестьдесят шестой год мне пошел. Не мальчик, такие тяжести таскать в неудобных позах.
Сели в мой старенький ««фольксваген»», что доживал свой срок вместе со мной. Дух перевели. Перед этим я мужика одел в офицерскую плащ-накидку, которую всегда в багажнике вожу, чтобы его голым видом окружающих не пугать. И подумал, что по дороге, в Можайске, к примеру, надо бы его всё же в местную больничку определить. И в полицию сообщить о том, что произошло изуверское покушение на убийство.
Дорога была пустая, асфальт недавно ремонтировали и не успели ещё раздолбить. Ехать просто лепота. Но, немного не доезжая до Можайской трассы, моя ««Джетта»» влетела внезапно в радужный пузырь, неведома как образовавшийся перед капотом.
Я по тормозам, а спутник мой орёт.
- Дави на газ, иначе пополам нас разрежет.
- Куда давить?
- Ко мне домой, - ответил он.
- А обратно как? – заорал я, почуяв неладное.
- Также как и сюда. Только уже сам. Ты теперь тоже проводник, – сказал он и откинулся на подголовник. – Можешь сам ходить, можешь других водить. А мне пора на покой.
- Какой покой в сорок лет? – удивился я.
- Кому сорок? – удивился он.
- Тебе, – констатировал я.
- Мне? – удивился он. - Мне сто шестьдесят три. – Гордо ответил проводник.
Тут-то я по тормозам и ударил. Иначе бы в дерево воткнулся от такого неожиданного заявления.
Под колёсами вместо асфальта пыльный просёлок лежал. Такой архаичный с буйной травой меж колеями.
- Что уставился? – усмехнулся мой спутник. – ««Окна»» проводников омолаживают при каждом переходе. Иначе бы давно бросил всё к чёртовой матери. Надоело. Не жизнь, а каторга.
- Каждый хочет жить долго, но никто не хочет быть старым. – Выдал я банальность.
- Вот – вот, – подтвердил он мою мысль.
- Поэтому и таскаешься по мирам разным? Омолаживаешься? – спросил я.
- Не по мирам, а по временам. Мир у нас он один и тот же.
- А сейчас мы где?
- Не: где, а когда, – поправили меня. - Сорок тысяч лет до рождества Христова. Примерно так.
- Среди неандертальцев?
- И такие тоже тут есть, – усмехнулся он. – Только эти дети природы нас сами боятся. Поехали уж в моё поместье что ли. Жрать охота. Сил нет.
Я снова протянул ему ополовиненную ПЭТ-бутылку газировки. Бутербродов по грибы я с собой не брал никогда, предпочитая на обратном пути ««заправляться»» в симпатичном кафе в Уваровке около железнодорожной станции. Дождался, пока проводник напьется и нажал на газ, запев старую студенческую песенку. Показалась в тему.
$
Если бы я брахиоподой был
Ни за что б в Силуре я не жил.
Спасу нет от эффузивов, диабазовых массивов.
Мне Карбон бы лучше подходил.
$
- Так ты еще при Николае Палкине родился? – оборвал я свой вокал вопросом.
- Не при Палкине, а при государе-императоре Николае первом Павловиче, - строго поправил он меня. - Вот при ком на Руси порядок был. А потом всё под горку покатилось.
- Но ведь его сын крестьян от рабства освободил, - возразил я.
- Лучше бы он этого не делал. Крестьянин как рассуждал: ««Мы ваши, а земля наша»». А землю-то как раз у крестьян и отобрали. Оставили одни неудобья, да столько, что семью не прокормить. И стал крестьянин жить хуже, чем в крепости жил. А ещё дворню помещики разогнали и пошли босяки по Руси толпами. Этим землицы вообще не досталось. Никакой.
- Слушай, где мы? Это не Подмосковье.
Вокруг была холмистая степь с редкими небольшими купами деревьев. В основном старые дубы в глаза бросались. Поля вокруг дороги колосились какими-то зерновыми. Я в них не разбираюсь.
- Злачное место, - констатировал я. - Но не грибное.
- Нет, конечно, – ответил проводник усмехнувшись. - Это Кубань, точнее Тамань – благодатный край, если руки, конечно, приложить, которые из правильного места растут.