Так пролетел еще день учебы. Снова темнота покрыла землю. Было тихо, в небе — ни своих, ни чужих самолетов. Уставшими, голодными и промокшими возвращались курсанты на передовую.
Петрова шла чуть сзади с Нурлумбековым и настойчиво тренировала его в русской разговорной речи. Ларуков шел направляющим. Он тяжело переставлял ноги, торфяная крошка раздражала вспотевшую на ногах кожу. Белые портянки от повседневных занятий стали коричневыми, с черными подтеками от кирзовых сапог.
По ту сторону, в окопах фашистов, было тихо. Но их часовые на постах не дремали. Они то и дело запускали и небо осветительные ракеты, на всякий случай постреливали из автоматов то длинными, то короткими очередями, иногда гремели минометы.
…Следующее занятие Петрова проводила на стрельбище, которое находилось километрах в шести от переднего края. Каждый день туда и обратно — двенадцать километров по самому бездорожью. Чертовски выматывались курсанты, мучил голод, но надо было учиться.
Один за другим ложатся курсанты на огневой рубеж, слышатся выстрелы… Потом идут проверяют мишени, и кто-то радуется успеху, кто-то недоволен собой. Нурлумбекову не везет больше всех. Сколько раз стрелял, и ни одного попадания. Он вконец расстроился.
— Моя не может. Не может моя стрелять. — Задвигались тяжелые угловатые скулы, и на лице его появилась горестная озабоченность. Он быстро заходил, стал пинать со злостью мелкие камешки, старался не смотреть в глаза товарищам.
— Будешь стрелять, Нурлумбеков! — спокойно сказала Петрова. — Хорошо стрелять будешь!
Ее добрая улыбка подействовала на казаха успокаивающе.
— Ложись! — приказала старший сержант солдату. — Твоя задача — добиться плавного спуска курка, использования упора и ремня.
Выстрел, второй, третий… Много выстрелов. Пороховой дымок мелкими облачками, покрутившись над головами солдат, поднимается вверх и, подхваченный налетевшим ветром, исчезает в мелколесье.
— Нет! Не выйдет из него снайпера, — спорил Хахаев с Новиковым, — зачем зря пария мучить, не получится — это точно.
Перед уходом домой, когда курсанты должны были произвести последний выстрел, Нина Павловна решила пойти на маленькую, совсем безобидную хитрость. Она, стоя чуть-чуть позади Нурлумбекова, одновременно со всеми сделала один выстрел. Когда стали осматривать цели, никто не верил своим глазам: в черном яблочке мишени Нурлумбекова была пробоина.
— Вот это да! Молодчина! — хвалили наперебой товарищи и жали руку недоумевающему Нурлумбекову. Он и сам еще долго не мог понять, как это все получилось.
Эта невинная проделка Петровой вселила в сердце Нурлумбекова надежду. Постепенно выстрелы курсанта стали приближаться к заветному кругу с десяткой.
…После долгих тренировок пришло наконец время курсантам выйти на передний край и действовать по-боевому, но пока, правда, только в качестве наблюдателя.
В конце первомайских праздников Петрова первым вывела на позицию Ларукова. Он учился отлично и это заслужил. Собрались быстро, все до мелочей проверили, согласовали. Ночь была особенно темной. До рассвета оставалось еще несколько часов.
Они благополучно преодолели свои минные поля по указанной минерами тропинке. Залегли, чтобы отдохнуть, и в это время над самым центром нейтрального клочка земли повисла осветительная ракета. Из воронок, что были совсем рядом, пахнуло сладковатым запахом неубранных трупов. Снова темнота, но еще более плотная и давящая на глаза…
Вот оно, то место, что было облюбовано еще засветло. Окапывались и маскировались на ощупь, но с большим знанием дела. Когда все было готово, Петрова подползла к Ларукову и предупредила:
— Смотри, Коля, не соблазняйся легкой добычей. Твоя главная задача — наблюдать!
— Понял, — прошептал Николай, подстилая под себя обрывки брезента.
Рассвело. Утро выдалось необыкновенно тихим, белые крылья тумана словно парили над землей, надежно прикрывая передний край обороны противника, и только в небольших разрывах можно было увидеть за линиями вражеских траншей густую черную опушку леса.
Вот уже и солнце взошло, и ветерок разгоняет туман. Видимость с каждым часом все лучше и лучше. Однако ни одного фашиста не показалось, хотя по их строгому распорядку должен быть завтрак.
И полдень прошел безрезультатно. Солнце пошло на закат, и вдруг из окопа через бруствер кубарем выкатился невысокий, щупленький фашист и мгновенно скрылся в ближайшей воронке от крупного артиллерийского снаряда.
Ларуков скрипнул зубами. Его начинала разбирать злость и на самого себя, что пропустил момент, и немного на Петрову, которая и не шевельнулась при виде немца. Потом гитлеровец через несколько минут проделал обратный маршрут и опять остался целехонек.