— Ребята! — в отчаянии крикнула Нина Павловна. Комбат и сержант Дода вдвоем бросились в воду и вынесли Петрову на берег.
Батальон рванулся вперед, смял обезумевших фашистов и занял несколько домов на восточном берегу реки. Это случилось в ноль-ноль часов 4 февраля.
Река Эльбинг позади. Батальону удалось запять два небольших плацдарма в районе судоверфи и бывшего полицейского управления. Но успокаиваться было нельзя. Надо расширять и углублять плацдарм. Сидоров снова бросается в самое пекло боя. Солдаты не отстают от своего командира. Уже половина судоверфи в руках батальона. Но только половина! Дальше продвижения нет, словно в большую мясорубку попала кость. Фашисты дрались отчаянно, не считаясь с потерями. Заметно поредел и истекал кровью батальон Сидорова. Драться приходилось за каждую лестничную клетку, за каждый подвал, за каждую комнату…
В разгар боя радист Сергей Казантаев подполз к комбату и передал ему трубку:
— Командир полка вызывает…
В телефоне уже гремел басовитый голос майора Семенко:
— Семен Алексеевич! Будь внимателен. Гарнизон города окружен нашими войсками. Противник обложен, как зверь в берлоге. Наверняка будет прорываться через вас. Понял? Прими меры! Сколько отбили атак?
— Четыре за одну ночь, Григорий Иузанович.
— Продержись хоть полчаса, пришлю подмогу. Семенко не ошибся. Не успел комбат вернуть трубку радисту, как немцы обрушились всей мощью на наши боевые порядки, и главным образом на батальон Сидорова. Они искали выход. Силы таяли так быстро, что комбат стал сомневаться: удержит ли он занятый рубеж?
На помощь подоспели полковые артиллеристы, и общими усилиями спасли положение, обеспечили успех захвата судоверфи.
За обгорелыми корпусами блеснули узкими полосками рельсы железнодорожной ветки. Повсюду стояли длинные эшелоны, некоторые из них горели.
Петрова бежала чуть впереди комбата. Вдруг она резко остановилась и упала. Сидоров кубарем полетел через лежащую Нину Павловну.
— Что с вами, старшина?
Комбат снял с ее головы сбившуюся на затылок шапку и почувствовал запах паленых волос. Шапка-ушанка была прострелена, торчали клочья ваты.
Нина Павловна, опомнившись, стала успокаивать капитана:
— Ерунда! Снайпер-то, видать, еще юнец, коль по волосам стреляет. Я поздно заметила. Его пуля закрутилась в моих волосах. Пустяки!
Зенитки стучали все злее и чаще. Невдалеке рвались бомбы, сотрясая стены домов. Звенели стекла. Огненно-красные столбы черепичной пыли и кирпича поднимались вверх и, повисев мгновение над пылающим городом, медленно оседали на заваленные трупами улицы.
Переждав очередной налет авиации, командир полка приказал капитану Сидорову:
— Штурмуйте парк! Не задерживайтесь!
Впереди высокое здание. В зареве пожарищ оно казалось крепостью и отличалось от других старинной архитектурой, окнами-бойницами. Батальону удалось ворваться на первый этаж, но ненадолго.
Снова рвутся гранаты, захлебываются автоматы, со стен и потолков сыплется штукатурка, образуя сплошную белую завесу. Дышать трудно. Первый этаж опять наш.
Дом переходил из рук в руки несколько раз, и вот он наконец занят полностью нашими солдатами. Около сотни фашистов, побросав оружие, стоят с поднятыми руками.
Бой выигран. Победа за батальоном Сидорова. Она досталась нелегко. Это знал и командир полка. Скупой на похвалу, он на этот раз не устоял — поздравил личный состав батальона с успехом, но тут же предупредил комбата:
— Смотри, скоро еще жарче будет!
Через несколько часов гитлеровцы, отрезанные от своих главных сил, навалились на остатки батальона. Краснозвездные солдаты стояли насмерть, а враг все напирал. В резерве у Сидорова оставались единицы. Обстоятельства вынудили доложить командиру полка:
— Немцы вот-вот сомнут, истекаю кровью…
— Держаться! Повторяю, держаться до последнего! Прошу еще немного, — ревел в трубке голос Семенко.
6 февраля сидоровцам удалось захватить три квартала. Перед занятыми батальоном домами выросли горы трупов гитлеровских вояк.
Утром 8 февраля Нина Павловна со своей позиции заметила странную картину и не удержалась, чтобы не крикнуть: «Смотрите, смотрите! Парламентеры!» Она взмахом руки показала на угол дома, от которого крадучись ползли два немецких солдата. Они держали высоко над головой белые флаги, наспех сделанные из четвертушек простыни.