Враг ли сам Мэнлиус? Для меня точно нет. Но он был врагом для волков и злодеем для людей. Тем, кого боялись вампиры и кого пытались навечно заточить в саркофаге ведьмы.
Но как так получилось, что его братьев заперли в гробницах, а он остался на свободе?
Думаю, вопрос уже потерял актуальность, потому что совсем скоро вся семья первородных воссоединится.
Я не чувствую страха по этому поводу. Знаю, что Мэнлиус не даст никому навредить мне.
Я медленно прохожу вслед за ним к первому саркофагу, в котором покоится Эспер, и касаюсь ладонью холодного камня. Удерживающая вампиров магия шипит и противится вторжению. Она явно не рада чужому присутствию.
— Каков план? — спрашиваю я, вспомнив причину нашего прибытия сюда.
В ответ Мэнлиус многозначительно ухмыляется.
— А ты еще не поняла, моя девочка?
В алом свечении он выглядит как бог гнева и крови. Его золотистые глаза сияют подобно звездам, разгоняя мрачный полумрак.
— Тебе нужна была Лайла, то есть Первая ведьма…
— Нет, Барбара. Мне нужна была ее кровь.
Мэнлиус вытаскивает из ножен кинжал, на котором виднеются запекшиеся алые капли.
— Откуда на нем кровь Лайлы? — удивляюсь я, чувствуя исходящий от лезвия запах возлюбленной Кирана. Она пахнет как вишня и самая звездная ночь. Странное сочетание.
— Он был у нападавших, которые пытались выторговать у Кирана перстень Ночи в обмен на нее. У крови ее запах.
— Разве вы с ней встречались?
Ладно я. Мы с ней часто виделись, и ее запах был мне знаком. Но Мэнлиус… Если он видел Лайлу, то почему не схватил? Неужели решил, что в этом нет надобности?
— Пересеклись однажды, — хмыкает Мэнлиус, сверкнув глазами. — Но это уже не имеет значения, моя девочка. Сегодня я верну свободу Эсперу.
— Только младшему брату?
Мне кажется, или я задаю слишком много вопросов?
— Другие могут смешать мне карты, — отвечает он, а потом делает кинжалом надрез на ладони и капает кровь на каждый саркофаг. — Мы пробудим их, но чуть позже.
Красное свечение усиливается. Я зажмуриваю глаза, когда святилище прорезает яркая вспышка света. Магия шипит в воздухе, распечатывая саркофаги и позволяя Мэнлиусу отодвинуть крышку первого гроба. Внутри лежит юноша, в сердце которого воткнут деревянный кол. Его черные волосы разметаны по мрамору, а лицо — завораживающе прекрасно. В его чертах прослеживается что-то общее с Мэнлиусом, но в отличие от него Эспер выглядит более юным.
Я застываю подле саркофага, с восхищением наблюдая, как Мэнлиус выдергивает кол из сердца Эспера. Кожа юноши начинает обретать привычный оттенок, сменяясь с могильно-серого. Спустя минуты, а не секунды, его тело наполняется силой. Наконец, губы Эспера приоткрываются, а ресницы подрагивают, показывая, что он начинает просыпаться.
Не сводя с него взгляда, Мэнлиус бросает деревянный кол на пол и говорит:
— С возвращением, брат.
Мое сердце бешено бьется от понимания того, что прямо сейчас у меня на глазах меняется ход истории. Но осмыслить происходящее до конца я не успеваю.
И в полутьме святилища, залитого алым светом, Эспер открывает глаза.
Глава 3. Отбытие из герцогства
Лейла
Медленно, чтобы не упасть с крутых ступенек, я спускаюсь по лестнице на первый этаж, где стоит улыбающаяся Лили.
Я все еще не могу привыкнуть к ее коротким волосам — буквально вчера она остригла густую косу, и теперь кончики едва доставали до плеч. Грудь сковывает печаль, когда я вспоминаю, как она переживала из-за того, что не может самостоятельно их расчесывать. Ей пришлось пожертвовать своей главной гордостью, после того как стала оборотнем. А до этого чуть не умерла по моей вине.
— Почему вы печалитесь, госпожа? — спрашивает она, заметив тень грусти на моем лице.
— Прошу, не называй меня так, — прошу я ее.
— Хорошо… Лейла, — с запинкой отвечает Лили, вспоминая мое новое имя. — Так почему вы… то есть ты… грустишь?