В повисшей паузе, не решаясь оборачиваться, чинис осмелился задать вопрос.
— Что вы хотите, чтобы я с ними…
— Мне нуш-ш-шно, ш-ш-штобы ты с-с-сабил в мою плоть… — шипение прозвучало издали, и, обернувшись, Рем увидел демонессу, устроившуюся за одним из верстаков, облокотившую правую руку на столешницу и выставившую культею вверх.
— Но… — хотел было возразить кузнец.
— Делай, — приказала ему Ламия.
Тогда Рем взял небольшой, но увесистый молоток и подошёл с ним и заготовками к верстаку, за которым находился демон. Он стоял перед ней в нерешительности. Страх причинить боль, даже если чудовище требует этого, был слишком велик. Демонесса смотрела ему в глаза и ужас от последствий ослушания, нарастая, стал подавлять все остальные мысли, она копалась в его голове, угрожала и говорила ему, что делать. Он сел на табурет, положил заготовки рядом, взял одну, приставил хвостовиком к безобразной культе, обмотанной всевозможными тряпками, и ударил по металлу молотком.
Чудовище зашипело. От страха кузнец выронил инструмент и закрыл лицо руками.
— Продолш-ш-шай, — приказала Ламия.
Рем отнял руки от лица и трясущимися пальцами взял ещё одну железку. Он также приставил её к культе хвостовиком. Кисти кузнеца ходили ходуном, не давая твёрдо держать металл. Что-то коснулось головы чинис, демонесса гладила его по волосам.
— Давай, — как можно более спокойно и тихо с придыханием произнесла Ламия. Её прикосновения одновременно были неприятны, будоражили и успокаивали кузнеца.
Он нанёс удар по заготовке и хвостовик утоп в перебинтованной плоти. Демонесса взвизгнула и зашипела. Рем подскочил и бросил на стол молоток. Молниеносным движением левой руки Ламия притянула его ближе к себе, от чего того затрясло.
— Либо ты с-с-сделаешь это быстро, либо я рас-с-сорву тебя, — прозвучала угроза из уст монстра.
Кузнец сел и снова взял в руки инструмент.
— Пос-с-смотри на меня, — приказала Ламия, и Рем, превозмогая себя, поднял на неё глаза. Капля пота покатилась по его лбу и скрылась в брови.
— Ты с-с-сделаешь это быстро, — произнесла демонесса вкрадчиво.
Кузнец опустил глаза на культю. Из неё теперь торчали две железяки. Тряпки, которыми было обмотано увечье, чернели от старой и новой крови. Та струилась по предплечью до локтя и уже успела создать небольшую лужицу на столешнице верстака.
Рем взял в руку ещё одну заготовку для кинжала и, с помощью молотка, вогнал железо в плоть. Что-то хрустнуло, видимо железо раскололо кость и демонесса отчаянно зашипела. Но кузнец хорошо помнил наказ. Он схватил ещё полоску металла, воткнул её рядом с остальными и вонзил выверенным ударом молота в плоть. Снова шипение…
Последнюю металлическую пластину было некуда ставить. Рем просто поместил её между остальными заготовками для клинков и стукнул молотком, от чего вновь раздался треск.
Кузнец сидел ни жив, ни мертв. Обезумевшим взглядом Ламия таращилась на торчавшие в разные стороны металлические пластины. Они были натыканы в культю как попало, сказывался и страх Рема и то, что кузнецу было далеко до лекаря.
В погасающем свете углей чинис показалось, что металл на руке Ламии зашевелился. Он тянулся и заострялся, превращаясь в длинные иглы на изуродованном предплечье. Язык демонессы бешено заметался сквозь губы, а взгляд из просто сумасшедшего, превратился в безумно-восторженный.
— Прекрас-с-сно, прекрас-с-сно, — прошипела она. — Не хватает одной детали…
Рем сглотнул.
— К-к-какой? — осмелился спросить он.
Медленно Ламия перевела взгляд на кузнеца. Пару мгновений она буравила его демоническими омерзительными глазами.
— Крови, — резко сказала она и в следующий момент проткнула грудь Рема своими новыми тонкими и острыми пальцами. Тот даже успел вскрикнуть. Иглы проникли в его сердце, пронзили желудок и пищевод, от чего у него изо рта потекла кровь.
Демонесса вынула из тела кузнеца новое оружие и тот навзничь упал с табурета, на котором сидел.
Ламия смотрела на новую руку. Под действием древней и чудовищно чёрной магии железо изгибалось и ходило, как настоящие пальцы.
— Прекрас-с-сно, — произнесла она ещё раз.
Солнце уже осветило пасмурное зимнее небо. По дороге, подымающейся в гору, шли две женщины. Одна — высокая и статная, с надвинутым капюшоном и закрытым шарфом лицом, она плыла по земле, а её правая рука, похожая на набор тонких игл, поблескивала в первых лучах начинающегося дня. Вторая — горбатая и хромая, вся в порванном и кое-как намотанном тряпье. Она ковыляла, еле успевая за первой.