– Вы занимаетесь здоровьем всей семьи? – спросил Страффорд у доктора.
– Можно и так сказать, – ответил Хафнер, – хотя я никогда не думал об этом с такой точки зрения. – Он достал пачку сигарет «Голд флейк» и зажигалку «Зиппо». – Сигаретку?
– Нет, спасибо, – отказался Страффорд. – Не курю.
– Мудрый человек!
Страффорд открыл дверь гостиной.
– Ага, уже ушла, – сказал он.
– Кто?
– Латука.
– Латука? Вы имеете в виду Лэтти? Так её зовут Латука? Не знал! – рассмеялся он. – Подумать только: назвать родную дочь именем Латука!
– Да, ровно так она мне и сказала.
Огонь погас, и в комнате стало заметно холоднее, чем раньше. Страффорд поднёс кочергу к углям и положил на них два полена. Ноздри тут же наполнились дымом, и он закашлялся.
– Так что же стряслось с нашим мальчиком Томми? – спросил Хафнер. – То есть с отцом Лоулессом – полагаю, стоит наконец-то проявить к нему хоть немного уважения.
Страффорд не ответил прямо. Он смотрел на дымящиеся поленья, и его глаза всё ещё слегка слезились.
– Меня поразило то, что вы сказали в холле.
– Что же я такого сказал? – не понял Хафнер.
– Наконец, мол, и до него добрались. Что вы имели в виду?
– Ничего. Это была шутка – да, признаю, достаточно бестактная в данных обстоятельствах.
– Должно быть, вы что-то имели в виду. Разве отца Лоулесса здесь не любили? Он был частым гостем, я это знаю. Лошадь свою держал здесь в конюшне, даже иногда ночевал – собственно, вчера он и остался на ночь из-за снегопада.
Хафнер подошёл к камину и тоже встал рядом, глядя на поленья в очаге, которые уже занялись – нехотя, как казалось, всё ещё не давая сколько-нибудь заметного тепла.
– О, ему здесь всегда были рады, это правда. Вы же знаете, как эти протестоиды любят держать у себя дома прикормленного священника… – Он осёкся и коротко покосился на Страффорда. – Ах, боже мой, полагаю, вы один из них, не так ли?
– Да, я протестант, если вы об этом. В смысле, принадлежу к Церкви Ирландии.
– Ну вот, опять ляпнул не подумавши! Будет ли какая-нибудь польза от того, что я извинюсь?
– Никаких извинений не требуется, – сказал Страффорд. – Я не против, – он толкнул одно из брёвен носком туфли. – Вы сказали, «можно сказать», что вы являетесь здесь семейным врачом. Не хотите ли уточнить?
Хафнер хрипло хохотнул:
– Вижу, при вас надо следить за тем, что болтаешь. Я имел в виду, что в основном присматриваю за миссис О.
– Что такое? Она больна?
Хафнер глубоко затянулся сигаретой.
– Нет-нет. Просто чувствительна, знаете ли, легковозбудима. Её нервы… – Он осёкся.
– Она существенно моложе полковника Осборна.
– Да, это так.
Они замолчали. Вопрос о браке Осборнов и его вероятных тонкостях повис в разделяющем их холодном воздухе, хотя на данный момент был закрыт для дальнейших разъяснений.
– Расскажите мне об отце Лоулессе, – попросил Страффорд.
– Расскажу, если вы сначала расскажете мне, что с ним случилось. Его сбросила эта его проклятая лошадь? И бешеная же скотина, доложу я вам!
Одно из горящих поленьев затрещало и зашипело.
– Ваша пациентка, миссис Осборн, нашла его сегодня утром в библиотеке.
– Сердчишко забарахлило? Он был большим любителем выпить, – доктор поднял сигарету, – впрочем, как и заядлым курильщиком.
– Скорее… можно сказать, кровоизлияние. Тело доставили в Дублин, утром незамедлительно проведут вскрытие.
Сержант Дженкинс уехал в машине скорой помощи, втиснувшись на переднее сиденье вместе с водителем и его помощником, поскольку отказался трястись сзади в компании трупа. Страффорд посовещался с ним о том, что следует доложить старшему суперинтенданту Хэкетту по прибытии в Дублин, и велел с утра пораньше возвращаться с инструкциями от шефа.
По идее, Хэкетт должен был бы сам приехать в Баллигласс, но дал понять, что не собирается этого делать, не мудрствуя лукаво, сославшись на погоду. Страффорд прекрасно знал, что настоящей причиной отсутствия его коварного босса является благоразумное решение не оказываться непосредственно на месте скандального и потенциально взрывоопасного дела. Инспектор не возражал против того, чтобы ему предоставили возможность действовать самостоятельно. Напротив, он испытывал тихое удовлетворение от того, что единолично взял на себя ответственность, по крайней мере, на данный момент.
– Рано или поздно это должно было произойти, – заявил Хафнер с присущим его профессии жизнелюбием. – Несмотря на «собачий ошейник», отец Том вёл трудную жизнь. Его постоянно приводили под ясные очи священноначалия и приказывали исправиться. Думаю, с ним не раз приходилось беседовать самому архиепископу – у него здесь, знаете ли, дом на побережье.