— Хочу гулять, Дим!
— Сладенькая, — вздохнул он, — на свете существует куда более приятное занятие, чем таскаться в толпе охраны по морозу. Если ты сделаешь два шажочка и наклонишься ко мне, я открою тебе на ушко тайну о нем.
— Ну нет, — тут же подбоченилась она, — если я сделаю хоть шаг, ты снова утащишь меня в свое… в свое…
— В свое…?! — выгнул он бровь в ожидании ответа, дразня ее улыбкой.
— В свое логово страстей! — выпалила Петра и по привычке слегка зарделась.
Димитрий тщательно скрывал, как его умиляет это ее смущение после того, как она превращалась в совершенно другую женщину, страстную, жадную до ласк, открытую любой его фантазии в постели.
— А чем тебе не нравится мое логово? — вкрадчиво поинтересовался он, проводя ладонью по постели. — Здесь тепло и мягко… и тебе совсем не придется напрягаться… просто ляг вот сюда, на свое место… и позволь мне сделать всю работу за нас двоих.
Взгляд Петры скользнул к его напряженному члену, и на миг она заколебалась, будто и впрямь готова была уступить. Но потом развернула плечи и натянула неприступную мину.
— Я придумала. Мы пойдем гулять без охраны.
— Сладенькая, — он вздохнул от того, что уловка не удалась, и рыбка сорвалась с крючка, — ты — императрица целой страны. Ты не сможешь гулять по городу без охраны.
— Смогу, Дим! — она вдруг напрыгнула на него, сжав острыми коленками и упершись ладонями в грудь. Ее жаркая влажная плоть опаляла ему низ живота. — Смогу, если ты меня украдешь, выведешь отсюда! Дома я часто гуляла одна, переодевшись в платье служанки. И никто не узнавал меня! А ведь то была моя страна и мои подданные! И не забывай, однажды я сама приехала сюда и жила самостоятельно какое-то время.
— Угу. Пока я тебя не выцарапал из лап смертельно опасной самостоятельной жизни.
И не потерял по катастрофичной ошибке.
Петра не стала спорить, лишь задумчиво провела кончиком пальца по его губам и тихо сказала:
— Я хочу вспомнить те времена, Дим… когда мы только-только повстречались… увидеть Цирховию близко, как тогда. А не из окна представительского кара.
Боги, когда она так смотрела… он ни в чем не мог ей отказать.
Для того, кто годами жил невидимкой между миром аристократов и отбросов общества, ускользнуть из резиденции не составило труда. Старый подземный ход, хранившийся в тайне от прочих, обеспечивал канцлеру и его семье безопасный путь отхода на случай войны или революции, но этим вечером он лишь провел двух влюбленных за пределы правительственных зданий, подальше от чужих глаз.
Петра куталась в простое пальтишко, позаимствованное украдкой в комнатах слуг, он на всякий случай скрыл лицо под капюшоном парки. Императрицу чужой страны вряд ли узнают в простом народе, но прошлое свергнутого наместника все еще может его догнать в родных местах.
Взявшись за руки, они просто бродили по улицам без цели, а сверху на вечерний город тихо падал снег. Окна домов светились теплым желтым светом, фигурки святых, выставленных у порога для того, чтобы приманить счастье, грелись в гирляндах свечей. Довольные, радостные люди спешили с пакетами подарков, дети возбужденно прыгали у витрин. На шее у Петры снова висел фотоаппарат — почти забытое увлечение, которому не находилось места среди хлопот ее царственных будней — и теперь она с явным удовольствием делала снимки всего, что попадалось на глаза. Сказала, что однажды Димитрий фотографировал и саму ее. Но при вопросе, какими вышли фото, лишь загадочно улыбалась.
Так, постепенно, они добрели до огромного мрачного здания, расположенного позади площади трех рынков. Димитрий невольно замедлил шаг, охватывая взглядом башни с тяжелыми колоколами, неподвижно висящими в открытых арках. Петра встала рядом и долгим взглядом смотрела на него, пока он изучал темпл темного бога. Ее лицо стало бледным, словно покрылось коркой льда на морозе, но глаза пылали, будто в лихорадке.
— Хочешь войти туда, Дим? Тебя тянет?
Он молча покачал головой. В голове калейдоскопом вспыхивали смутные картинки: боль, удовольствие, боль. Кровь, его собственный крик, тепло рук, прижимающих к груди его искореженное в муках тело. Ее голос. Тот, что приходил к нему во снах. Тот, что звучал сейчас наяву. Его спасение. Его единственный свет во мраке. Его скала, его родное тепло, его гнездо.
— К тебе тянет, сладенькая.
И она с облегчением обняла его, спрятав лицо на груди.
На площади перед темплом светлого бога раскинулась праздничная ярмарка, и, конечно, девочка-скала не могла удержаться, чтобы не окунуться в водоворот разноцветной мишуры, кипящего эля и ароматных сладостей. Они выпили по кружке согревающего напитка, тут же ударившего в голову на морозе, поели присыпанных сахарной пудрой пончиков, а потом он купил ей леденец — петушка на палочке.