— На что только не пойдут женщины, чтобы увидеть меня голым, — демонстративно вздохнул он, расстегивая свою куртку. — Готовы ради меня даже босыми по снегу бегать.
— Из кожи вон лезут, — поддакнула она со сладкой улыбкой.
— Из кожи? — он придирчиво оглядел ее. — Для начала вылезла бы хоть из белья.
— Вот так? — она непринужденно скинула трусики и покачала их на указательном пальце.
— Ради такого я, пожалуй, оголю свой славный торс, — сообщил он, нарочито лениво вылезая из рубашки, хотя уже сам был готов выпрыгнуть из кожи. К ней.
— Славный торс? — она откинула голову и расхохоталась. — Мой лаэрд, у вас самомнения вагон и маленькая тележка. Кто же называет свой торс славным?
— А кто снимает трусы, стоя на снегу? — парировал он, вздернув бровь, и тут же получил вышеозначенным предметом одежды в лицо. Поймал воздушную ткань и прижал к носу, с чувством вдохнув родной запах. — М-м-м. Военный трофей. Но его недостаточно, чтобы увидеть мои божественные голые ноги.
— Дим! — Петра уже задыхалась от смеха. — Доставай уже свои волосатые конечности из штанов и иди ко мне!
С дразнящим видом он расстегнул пуговицу, прекрасно осознавая, что вынуждает ее поджимать озябшие ступни, кусать губы и изнывать от предвкушения. Сам он уже давно сгорел в этом пожаре без права вернуться обратно. Сбросив штаны, Димитрий просто прыгнул — и на ходу обратился в волка.
Петра взвизгнула, закрываясь руками, огромное поджарое тело зверя с густой пепельной шкурой смело ее с места, вихрем подняв снег, бросило на алтарь. Миг — и она выгнулась под горячим обнаженным мужским телом.
— Немного испуга, чтобы разогнать кровь, — прошептал он, начиная целовать ее сладкие губы.
— Немного возбуждения, чтобы кровь побежала еще быстрее, — проговорил, осторожно скользя ладонью между ее ног и срывая тихие стоны. — Взболтать, но не смешивать.
Петра запустила пальцы в его волосы и притянула к себе для поцелуя.
— Мой любимый коктейль.
В лесу, окружившем заброшенный темпл, царила торжественная тишина, и мягко падал снег в пролом на старой крыше, превращаясь в капельки воды на разгоряченных телах, творивших древнее священное действие на алтаре забытого бога.
Праздничный ужин в резиденции канцлера по настоянию Эльзы накрыли в малой столовой. Длинный овальный стол на двенадцать персон ломился от угощений, слуги сбились с ног, вынося все новые и новые блюда. В углу, среди традиционных фигурок святых, блестели упаковками подарки для детей. Инфант быстро нашел общий язык с сыном Северины, прибывшей с мужем по приглашению подруги. Оба темноволосые, стройные, мальчики смотрелись рядом, как братья. С мягкой улыбкой Петра наблюдала, как они что-то оживленно обсуждают между собой, пока малыши ползали или бегали вокруг стола, превращая вечер в совершеннейший бедлам. Димитрий не мог оторвать от нее глаз. Эта женщина любит его сына, как собственного. Чем он заслужил все, что ему воздали?!
Задумавшись, он не заметил, как Северина подошла и встала у пылающего камина рядом с ним.
— Она такая замечательная, что я ненавижу тебя за то, что ты с ней так счастлив! — капризно заявила она, а когда он перевел удивленный взгляд на нее, тут же невинно улыбнулась. — Хотя она такая замечательная, что у меня даже не получается тебя за это как следует ненавидеть! — И, помолчав, добавила уже совсем другим тоном: — Я рада, что мы с тобой можем встретиться вот так, как сегодня. И просто поговорить так, как сейчас.
— Да, — согласился он, — сегодня неплохой вечер.
Северина подождала еще, но Димитрий не поддерживал разговор, и она со вздохом развернулась, чтобы идти к мужу. И остановилась, когда он слегка коснулся ее локтя.
— Наверное, я должен поблагодарить тебя за то, как ты растишь моего сына. Я очень горжусь им.
Она тут же засияла: светло, открыто, трогательно.
— Не стоит благодарности, Дим. Он — лучшее, что есть в моей жизни, — и отошла.
Потом они все сидели за столом, и, глядя на Эльзу, Алекса и их детей, на Северину и Яна, на своего сына, все еще испытывающего некоторую робость и волнение под взглядом недавно обретенного отца, на старенькую мать, все время забывающую его имя и путающую имена других, на Петру с инфантом, он вдруг подумал, что все они — это лучшее, что есть и в его жизни.
И хорошо, что за окном продолжал тихо падать снег.