— Вы так не имеете права говорить.
— Имею! — Самотаскин выпрямился. — Вполне возможно, я уже не управляющий, но я сам был рабочим, был прорабом. Знаю, как присматриваются они к своим руководителям. Каждый промах руководителя, каждый неправильный поступок тяжело отражается на коллективе. Вы, наверное, сейчас думаете, что если район формально выполнил план жилья, то это ваша победа?.. Нет, поражение. Завтра жители района будут смеяться над вами. Вы и их развращаете, не только строителей.
Деланная улыбка слиняла с лица Важина, но он сопротивлялся:
— Вы, Самотаскин, давно уже не работаете прорабом. Думаю, что сегодняшний прораб скажет другое. Я видел в соседней комнате Круглова. Позовем его, пусть скажет. — Важин подошел к двери.
Но Круглов вошел без вызова.
— Я слышал спор. Конечно, Петр Иванович Самотаскин прав. Я расскажу вам еще о приемке дома…
Сверкнула молния — раз, другой — несколько секунд, и тяжело ударил гром. Пошел крупный дождь.
Незнамов смотрел в окно.
— Человек перегораживает реку, — сказал он, ни к кому не обращаясь, — и она покорно покидает многовековое русло, стремится в узкую щель, чтобы вертеть турбины; человек осушает болота, тысячи живых существ погибают или уходят в другие места. Все терпит природа. И человек начинает верить в свое беспредельное могущество… Он так загордился, что обокрал самого себя. Поверил в магию цифр.
Незнамов посмотрел на Важина.
— И у вас так, Игорь Николаевич. Только цифры!.. Строится обычный дом. По типовому проекту, из типовых деталей. Нужно собрать готовые конструкции и отделать помещения. Просто!.. Почему же мы, люди, которые своими руками не кладем кирпич, не ставим панели, затеваем вокруг этого простого дома такое сутяжничество? Во имя чего?.. — Он взял со стола листок. — Вот пишу: «Осмотрев корпус № 14, удостоверяю: к приемке в эксплуатацию дом не готов. Акт государственной комиссии должен быть аннулирован». — Он подписал и подвинул листок на середину стола. — Спасибо вам, Петр Иванович!
— И я! — Алешка потянулся к листку.
Незнамов отрицательно покачал головой.
— Нет. Подписать могут только те, кто заставил вчера членов комиссии принять дом.
— Я подпишу. — Доктор встал. — Я заставил… себя вчера принять дом. — Он подписал листок и вернулся на свое место.
Незнамов протянул ручку Мирону Владимировичу.
— Нет-нет! Я не буду подписывать. Высечь самого себя, письменно признать, что не прав… Нет!
— Мирон Владимирович, нам с вами скоро на пенсию. Разве вы забудете этот вечер?
— Не знаю… не знаю, — заказчик опасливо посмотрел на Важина. — Как Игорь Николаевич скажет.
Важин подошел к окну. Несколько секунд смотрел, как дождь поливал деревья. Сиротливо гнулись ветви…
— Не смешите людей, — глухо сказал он.
Мирон Владимирович взял ручку, по привычке почесал лысину.
— Ладно. Черт с ним! — он аккуратно вывел свою фамилию.
Кононов тоже встал. Ерунду, конечно, затеял этот сухонький архитектор. Но сейчас, после того как три человека подписали акт или свидетельство — черт его знает! — ему, начальнику отдела, оформляющего приемку домов, неудобно оставаться в стороне. Он подписал листок…
— Ну вот и все.
— Игорь Николаевич, — вдруг сказала Нина, — вам тоже следует подписать этот акт. Для самого себя.
Важин обернулся: понимает ли она, что значит для него подписать эту бумажку? Завтра его вызовут. Что он скажет завтра? Незаконно заставил государственную комиссию принять дом?.. Будут прорабатывать, с треском выгонят.
— У меня будут большие неприятности.
В прорабской стало очень тихо. Вдруг встал Самотаскин, взял листок и аккуратно положил его перед Важиным.
— Неприятности будут обязательно, — мягко сказал он. — И притом, наверное, большие. Но это нужно, для многих.
Внезапно картины, одна за другой, возникли перед Важиным. Его, прораба, вызывают в трест — первая ступенька, он главный инженер строительного управления… Начальник… Коллегия в главке — его назначают управляющим… И вот — райисполком!.. Потом…
Но выхода не было. Он взял ручку.
1980—1982
Коктебель — Москва
РАССКАЗЫ
