— Ладно, мамаша, докладывайте! — Я изобразил на своем лице заключительную и самую насмешливую улыбку. — Служба, понимаю. Только ругать вас будет управляющий. Ух, жучить будет!..
Секретарша, вконец обеспокоенная, открыла дверь и тихонько проскользнула в кабинет. Жалко, конечно, — управляющий выругает ее. Но что я могу сделать?
В углу приемной стояли большие часы. Таких я еще не видел. Маятник длиной метра полтора двигался медленно, словно нехотя. Часы, как я понял, были старинные. Да, когда-то не спешили (это я в приемной так подумал, а теперь вот, вечером, когда пишу записки, рассмеялся: секунда-то есть секунда — и сейчас, и в старину).
Под стать часам на стене висел большой календарь. С тех пор как на свою работу бумажную перешел, заметил я, что такие календари во всех приемных, начиная от управляющего трестом и выше, висят. Мода такая стала, что ли? На нем рисунок огромный, а циферки, то есть для чего, собственно, и создан календарь, маленькие-маленькие, прямо через лупу рассматривать нужно. Рисунок чудной какой-то: престарая извозчицкая коляска, лошади нет, а рядом с колесом мопс кудлатый сидит и смотрит так жалобно, даже за сердце хватает. Что оно значит, эта покинутая коляска с собакой?..
Секретарши все нет. Подошел к окну, выглянул на улицу. Матка-боска! Как говорит при прощании моя знакомая Лина, удивленно разглядывая меня. У нее в пятом колене прапрапрадед поляк. Так она слов десять польских выучила и козыряет ими… Было двенадцать часов, время «пик», когда командированные, а их в Москве миллион, в ожидании вечернего приема у начальства (почему-то командированных принимают только вечером) вышли размяться на улицу. Просто приезжие, а их в Москве, считай, еще миллион, вышли на рекогносцировку: что в магазинах, можно ли приобрести билетик в Большой, на Таганку или хотя бы в Оружейную палату; рабочие-отделочники, ремонтирующие дома, а в центре всегда ремонтируют, в спецовках, испачканных краской, бегут, прижимая к груди буханки хлеба; в это время на улицах особенно много машин…
Не знаю, как вы, только люблю я братию приезжую. Человек, не скрою, я не очень воспитанный, но вот спросит меня приезжий, как пройти на Красную площадь, к Большому или ГУМу, — готов я все бросить и показывать, объяснять ему, любезному. Слышу я, не так уж редко, вот только вчера от Полякова, что из-за этих двух миллионов приезжих в магазинах создаются очереди, а в транспорте тесновато, что, если б приезжих не было…
Но ведь Москва — столица, значит, она родной город для каждого! И никакой он не приезжий, а тот же москвич, только на неделю, на три дня, а может, всего на день. Будь на то моя власть, я бы устроил при вокзалах «Бюро по приему временных москвичей». Дал бы этому бюро транспорт, пятьдесят процентов всех театральных билетов (не меньше!), гостиницы, конечно, средства; посадил бы в бюро самых красивых и любезных девушек, самых расторопных парней, и встречали бы они временных москвичей, помогали им во всем…
Глядя в окно, впервые подумал, что раньше строил я Москву, росла она, украшалась и моим трудом прорабским… Сейчас тоже, конечно, работаю. Но, крути, не крути, не то, даже колонны не проверил, как просил бригадир.
Скрипнула дверь. Я обернулся, увидел секретаршу.
— Ну что, мамаша?
Она помолчала, наклонив голову, прошла к своему столику.
— Что сказал управляющий?
Я видел, как трудно ей начать разговор. Конечно, сейчас будет извиняться. Видно, влетело ей по первой совести.
— Управляющий сказал, что если он вам не нужен, как вы просили ему передать, — она неловко кашлянула, — то можете себя не утруждать… Ехать по своим делам.
— Что-что? — закричал я. — Да понял ли он, что дом, его дом номер четырнадцать я не принимаю. Не при-ни-ма-ю. Понял?
— Я сказала управляющему…
— Ну и что, что он ответил? — перебил я ее.
— Он сказал: вы правильно делаете, что не принимаете дом.
— С ума он сошел, что ли? — Я толкнул дверь в коридор. — Ладно! Он еще попляшет. — Потом взял себя в руки, я ведь на бумажной работе, должен быть вежливым. — Передайте, был, мол, заказчик Кусачкин Алексей Васильевич и кланялся…
Уже в коридоре услышал ее голос, мягкий, с почтительным пришептыванием:
— До свидания, Алексей Васильевич. А меня зовут Аглаей Федоровной…
В 18.30 на пятиминутке у моего начальника Мирона Владимировича я доложил, что дом номер четырнадцать не готов, что я акт не подписал и не подпишу, даже если мне прикажет Совет Министров, и что управляющий трестом, как мне кажется, не совсем в своем уме…