— И второе, — твердо отчеканил он, — с сегодняшнего дня я назначен главным инженером этого СУ.
Он вышел.
Где-то наверху или за перегородкой часы ударили два раза — два часа ночи. Дождь перестал. Высоко в чистом небе открылась луна, большая, ленивая и почему-то багровая. Все науки, в том числе и астрономия, безапелляционно утверждают, что она мертва, нет на ней жизни, нет воздуха. Ладно, понимаю и не спорю, а все-таки втайне от всех луну я считаю живой и даже мудрой. Подумать, сколько миллионов, миллиардов лет она смотрит на землю! Чего только не перевидела!.. Почему-то, глядя на луну, я всегда думаю о своем обещании Важину. Вот еще две недели, четырнадцать дней — боже мой, всего! — и чужой, совсем чужой человек войдет в мою жизнь, мысли, чувства… Милая, милая луна, ведь ты так много знаешь! Что ты скажешь?.. Мне вдруг показалось, что она сердито посмотрела своими черными глазницами, которые глупые, совсем глупые люди назвали «морями». Глаза, а не моря!
…Почему Петр Иванович не ответил из Воронежа? Не любит, да? Любит другую, да? О, если б он написал письмо, хотя бы маленькое, всего несколько слов, я бы ждала… Что-то говорит, говорит мне березка — не понимаю. Ждала бы…
Кот Лаврушка мягко посапывает на моих коленях, мне спать все не хочется. Что ж, продолжим записки.
После отъезда Кудреватого мы с Василиной несколько минут сидели молча: пытались сообразить, что произошло.
— Так что же получается, Нина Петровна? — по тому, как нахмурила бровки Василина, я без зеркала поняла, что мое лицо тоже не выражало особой радости. — Выходит, — продолжала Василина, — этот Кудреватый, с которым вы все время спорили, он сейчас наш главный инженер?
— Да, Василина.
— Выходит, мы ему подчинены?
— Да, Василина.
— К тому же дом еще только начат… только начат, а мы должны закончить через две недели. Но ведь это невозможно!
— Да, Василина.
— Мы очень влипли с вами, Нина Петровна.
— Хорошее слово ты освоила на стройке. Ты уже становишься заправским мастером. «Влипли»! Именно так, моя Василина. — Я попыталась улыбнуться, но, глядя на свою помощницу, поняла, что улыбка мне не удалась.
— Что же мы будем делать? — спросила Василина.
Я снова попыталась подбодрить ее, ну и, конечно, себя:
— Прежде всего возьмем у Тамары Ивановны тряпку. Вытрем стол, подоконник, полки. Он неряха, наш главный инженер. Потом… что потом, моя милая, я пока не знаю, но что-нибудь придумаем.
Василина за тряпкой не пошла. Наверное, впервые за год ослушалась меня.
— Может быть, Нина Петровна, вернемся на прежнюю работу? — Она оглядела кухню и убогую меблировку прорабской: письменный стол со следами масляной краски разных оттенков — очевидно, он по совместительству служил местом для подбора колера — кресло с изодранной клеенкой, телефонный аппарат, оклеенный кругом голубой изоляционной лентой, — при частом перемещении прорабской его, видно, не уберегли, — серые стены…
Вошла Тамара Ивановна.
— Все будет хорошо, — сказала она и улыбаясь предложила: — Может, перейдем в двухкомнатную? Выберем уже с обоями. Пойдемте, Василина.
Я осталась одна. В институте наша группа тоже перемещалась из одной аудитории в другую… Институт! Пора мечтаний, когда каждый студент думает стать крупным конструктором или построить по меньшей мере тоннель под Атлантическим океаном, как в книге Келлермана, или… да боже мой, ведь вся жизнь перед тобой! Приходил в аудиторию преподаватель сопромата. Тихий, сумрачный. Аккуратно выводил на доске формулы, которые открывали нам новый мир в напряженном материале при изгибе, сжатии, ударе. Он уходил, и весь перерыв до следующей лекции доска была покрыта латинскими буквами, круглыми, странными; приходил другой профессор — в элегантном костюме, с неизменной улыбкой. Он с ходу проводил по доске ломаную линию: «Ну что это? Кто нарисует эпюру моментов? …Молчите? Кругликова, к доске!» Я выходила, провожаемая сочувствующими взглядами товарищей. Но почему-то у доски с помощью легкой, почти незаметной подсказки профессора задача решалась быстро. «Вот видите, как просто! — с той же неизменной улыбкой говорил нарядный профессор. — Кругликова, все, садитесь… Будет из вас большой инженер. Я уже старенький, — рисуясь, продолжал он, — возьму газетку, а там Кругликова… Как вас по отчеству?» — «Нина Петровна», — подсказывал кто-то из студентов… «Вот-вот, Кругликова Нина Петровна награждается Государственной премией». — «За что?» — спрашивал кто-нибудь. «А не все ли равно? — улыбался профессор. — Ну хотя бы за новую конструкцию эллинга. Она будет такой легкой, что эллинги смогут летать вместо дирижаблей. Так, Кругликова?» — «Так, профессор». — «И вот протяну я дрожащей рукой газету своей жене: «Прочти, — скажу я, — это та самая Кругликова. У меня училась». Очень, очень мне будет приятно… Вы ведь мне позвоните тогда, Кругликова?» — «Позвоню, профессор». — «Смотрите!»