Петр Иванович медленно прочел справку, аккуратно сложил листки и подвинул Лисогорскому.
— Не могу ее подписать, — тихо сказал он.
— Почему? — Худощавое лицо Лисогорского помрачнело. Он выразительно посмотрел на Гурова.
— Тут написано, что качество построенных домов хорошее…
— Но это же подтверждается актами госкомиссии. Смотрите вот… вот акт… вот акт.
— Вижу. Но в справке, на мой взгляд, совершенно правильно вопрос не об актах, а о качестве…
— Ничего не понимаю, — Лисогорский сдерживался. — У нас нет другого объективного показателя.
— Есть такой показатель: мнение жильцов. Я об этом говорил на оперативке.
— Извините, Петр Иванович, — мягко вмешался Гуров. — Мнение жильцов может быть разное. Вы, наверное, встречали в жизни людей, которые всегда недовольны.
— Встречал.
— Вот видите. Значит, объективным может быть только официальный документ. Госкомиссия выдала его. — Гуров всегда считал, что со всеми можно договориться. Он знал: особо на упрямцев действует ссылка на коллектив — и решил сейчас пустить в ход этот довод. — Ведь знамя получит не Лисогорский, не я. Его получит коллектив. Зачем же нам обижать две тысячи людей, которые так много поработали?
Снова, как в первый раз, Петру Ивановичу захотелось согласиться с Гуровым. Мерно и успокаивающе звучал его голос. Да, конечно, есть официальные документы, подтверждающие, что качество хорошее. Чего еще? Но он знал, как развращает людей незаслуженная награда, посмотрел на Северова.
— Оставьте справку. Я подумаю. — Петр Иванович поднялся. — Поздно уже.
Лисогорский и Гуров тоже поднялись. Когда они вышли, Северов приоткрыл глаза:
— Вы уже все решили. Подпишете?
— Нет.
— Можно так им и сказать?
— Да, пожалуйста.
— Тогда готовьтесь, — Северов тяжело встал. — Завтра за вас возьмется сам Важин.
Когда он вышел из треста, у тротуара стояла машина. Шофер открыл дверцу:
— Садитесь, Петр Иванович.
Он остановился, сухо заметил:
— Я ведь вам сказал — не ожидать. Мало ли… Я мог задержаться в тресте.
— Садитесь, Петр Иванович, — мягко повторил Костя. — Может, мне приятно отвезти вас домой…
Ехали молча. Продолжения разговора, на который рассчитывал Костя, не получилось, а начать первым он почему-то не решался. Выходя из машины, управляющий только коротко сказал:
— Спасибо.
И все! Что за человек странный, ведь Костя ждал его два часа! Два часа своего личного времени, которое Костя так ценил. Ого что можно было бы сделать за это время! Нет, все! Сейчас приедет в гараж, обязательно попросится на другую машину. Вот есть у Кости кореш, возит директора какого-то научно-исследовательского института. Так они словно товарищи, директор рассказывает корешу такие вещи… Все! Завтра утром этого чудака-молчальника будет возить другой водитель.
Пока Петр Иванович поднимался по лестнице, его назойливо сопровождали звуки: лай собаки из квартиры семнадцать, где-то, захлебываясь, дико кричал телевизор, наверху непрерывно стучали… Он открыл дверь квартиры, сразу все звуки слились, слышался только однообразный гул.
Петр Иванович сел на диван. Как всегда, началось самое трудное время, одинокое Послеработы. Он закурил, взял со стола открытую книгу.
И вдруг ему в голову пришла мысль — как это странно, все в жизни движется: и время неумолимо отсчитывает секунды, и Земля мчится по своей орбите, и люди рождаются, стареют… Все! Только вот книги, а вернее, герои книг, однажды созданные, не стареют, не исчезают, остаются неизменными. Еще мальчиком он прочел «Войну и мир». Сколько людей ушло из жизни, давно ушел автор, а Пьер все так же здравствует, толстый, добрый, открытый Пьер.
Он откладывает книгу, задумывается. Медленно наплывает вторая мысль-вопрос. Почему он всю жизнь находится в глухой обороне? Был прорабом — оборонялся от начальства стройуправления, когда его заставляли устраивать на стройке аврал; после, в Воронеже, уже как начальник СУ оборонялся от треста, когда ему приказывали сдавать неоконченные дома; сейчас, работая управляющим трестом, он тоже обороняется — не подписывает справку для получения переходящего Красного знамени. И всегда, когда заставляют его делать что-то нехорошее, он только сопротивляется. Почему он сам не переходит в наступление? Наступление?.. Ну да. Чего ему сидеть и ждать, пока завтра на него накинется Важин? Почему самому не пойти в главк, райком?