— Я знаю третий, можете не говорить, — Лисогорский поднял руку. — Принять паркет повышенной влажности, темные некрасивые обои, серую масляную краску и пустить их в дело…
— Совершенно точно. А все это вместе называется «стоять на земле», как вы выразились.
— Нам пора. — Кудреватый захлопнул коробку. — Ведь вызывает райисполком, Важин!
— Сейчас поедем. Послушайте, Нина Петровна, вы всерьез думаете, что от меня зависит выпуск на фабриках красивых обоев, белой краски, сухого паркета?
Я хотела ответить, но Лисогорский продолжил:
— Вы всерьез думаете, что срок зависит от нас? Ведь на этом объекте Кудреватый начал работу позже потому, что задержался на другом корпусе. Что касается контроля за работами, тут спора нет. Но от контроля краски не станут белее, рисунок обоев тоже не изменится. И когда я говорю «стоять на земле», это значит — в наших земных, не лунных, условиях отделывать здания и сдавать их в срок. — Он встал. — К сожалению, мне действительно нужно ехать.
— А как же…
— Работайте, Нина Петровна, как работали. На одном корпусе мы можем себе это позволить. Уже есть договоренность, что госкомиссия примет его незаконченным. Еще вы спрашивали, зачем я поднялся сюда, отвечу: мне кое-что было не совсем понятно. Сейчас понял.
— Что?
— А вот этого я вам не скажу.
Через окно я вижу, как они усаживаются в машину. Не оборачиваясь, спрашиваю Василину:
— Что он понял, как, по-твоему, Василина?
— Устала я с этим арифмометром. Пора уже приобрести электронную машинку… Он, по-моему, ничего не понял.
Я оборачиваюсь, вопросительно смотрю на Василину. Она потягивается.
— Дом не будет сдан, — говорит она.
— Почему?
— Тогда все, что вы тут делаете, ни к чему. Как я понимаю, ваша идея: отделка отличного качества, которая полностью закончена к госкомиссии…
— У меня не хватает духу идти одной против всех.
— Почему одной, Нина Петровна? Ведь и я с вами. — Василина заразительно смеется.
Я тоже понуждаю себя смеяться. Мои шансы совсем невелики; я, маленький прорабишка, должна доказывать всем, убедить всех, что принять в эксплуатацию дом № 14 нельзя, что это обман и, вообще говоря, уголовное преступление… Я смеюсь вместе с Василиной, мучительно думая: нужны союзники. И поскорее, осталось два дня. Где их взять?
Опять телефонные звонки! Боже, кто это такой настойчивый?! Иду, иду!.. Вот только спрячу записки.
Мне звонил Важин. Сначала хотел зайти, потом, когда я отказала, потребовал, чтобы вышла в парк около моего дома. Ему, конечно, нужно сообщить мне нечто важное.
— Устала я, Игорь Николаевич.
Он был настойчив, и я скрепя сердце — странное выражение, правда? — даже не одевшись толком, вышла в парк.
Он ходил по главной аллее взад и вперед.
— Ну, что у вас, Игорь? Что случилось? — Почему-то — честное слово, подсознательно — я приняла этакий легкий, насмешливый тон. — Разве можно так пытать беззащитную женщину! Не дать отдохнуть. Вы уже, наверное, забыли, что такое прораб. Признавайтесь, забыли?
Он молча пошел рядом со мной.
— Посмотрите, Игорь, — продолжала я, — оказывается, кроме «сдаточных» домов, кроме башенных кранов, ведер с краской, шаблонов, паркета, плитки есть еще небо, деревья… Смотрите, белка! Самая настоящая, живая… Мы куда идем?
Он угрюмо молчал.
— Куда вы меня ведете, Важин? Истинное слово, я боюсь, у вас такой угрюмый вид.
— Нина!
— Да-да, вот наконец вы сказали слово. Фу-у, даже легче стало…
— Почему, не посоветовавшись со мною, ты перешла на отделку и почему именно на корпус четырнадцать, который нужно вот-вот сдавать?
— Не понимаю.
— Мне рассказал Лисогорский, что ты отказываешься ускорить отделочные работы и, по сути, срываешь сдачу корпуса.
— Ах вот оно что!
— Мне кажется, Нина, что тебе уже пора бросить разные фантазии и работать, как работают все… Хватит мне возни с Петром Ивановичем Самотаскиным. Тот придумал, что после сдачи корпуса строители должны обходить новоселов и допытываться, нет ли у них каких-либо пожеланий.
— Вот как? Это интересно.
— Да, страшно интересно. Он, кроме того, отказался подписать справку, что дома построены хорошо. Переходящее Красное знамя могло попасть другому тресту.
— Молодец!
Важин удивленно посмотрел на меня.
— Кто молодец?
— Петр Иванович.
— Мы этого «молодца» снимаем сейчас с работы.
— И меня, наверное, снимете. Да?