Современная наука характеризует пространство как многообразие мира в данный момент времени, а время определяет соответственно как многообразие мира в данной точке пространства. Так вот, если принять Чукотку за «данную точку пространства», то можно считать, что, возвращаясь туда беспрестанно, вглядываясь в различные мгновения ее жизни и пытаясь их запечатлеть, я тем самым старался уловить время. В той мере, конечно, в какой позволял это избранный жанр, в той мере, в какой это возможно одному человеку и насколько это вообще возможно — уловить время. В этом смысле, должен признаться, я считаю свою книгу незаконченной. Да, написанной, но незавершенной. Ибо завершенным может быть только вымысел, о реальных же местах, событиях и людях, о жизни действительной можно рассказывать бесконечно. Потому что и сейчас, когда я ставлю точку, продолжается и впредь будет продолжаться эта жизнь, и большинство моих героев по-прежнему работают и будут работать на Севере, и все так же будут лететь над чукотскими горами вертолеты, идти по тундре вездеходы с геологами, грохотать в билибинских распадках бульдозеры, плыть по морю вельботы с охотниками, и неизменно каждую осень на уэленский берег будут накатываться все новые штормы, а зимой — проноситься над ним новые пурги. И подобной бесконечной незавершенности можно только радоваться ведь она, помимо всего, означает, что и сам ты в любой момент или кто другой можете вернуться и вновь окунуться в эту прекрасную, не отпускающую от себя жизнь. А посему закончу одним коротким воспоминанием. Однажды зимой, когда я был в Магадане, пробился в закрытую льдами Нагаевскую бухту необыкновенный корабль. Огромный, красного цвета, он выглядел экзотически посреди белого пространства льда, и даже магаданцы, жители портового города, спрашивали друг у друга, что это за корабль стоит там, в бухте. Вскоре из репортажа в «Магаданской правде» все узнали, что это какой-то наш новый, сверхмощный ледокол. Прямо по льду подъезжали к нему грузовики… Я улетел по своим делам на Чукотку, а когда спустя месяц вернулся и отправился, по обыкновению, прогуляться к бухте, корабля там уже не было. Я спустился на лед, пошел по наезженной машинами дороге и дошел до того места, где она обрывалась, упираясь в кромку льда. Корабль ушел, видимо, недавно, место, где он стоял, едва затянулось тонким, чистым, дышащим льдом. Я долго стоял там, где закончилась дорога, смутно чувствуя, что вот эта кромка, эта граница о чем-то мне говорит, только не понимая пока о чем. И лишь когда снова поднялся на высокий берег и оглянулся на прощание на давно знакомую бухту, белую, в окружении черных сопок, и увидел опять внизу эту потемневшую, подожженную мартовским солнцем дорогу, а сразу от нее и дальше — широкую, ровную голубоватую полосу, уводящую к горизонту, то понял, что передо мной наглядное воплощение старой истины: никакая человеческая дорога не кончается, она обязательно переходит в иную, новую, просто мы не всегда это сразу осознаем. На этой обнадеживающей нас мысли и расстанемся, читатель.
Март 1986 года