В а р в а р а П е т р о в н а. Глупая! Да кому она нужна, смерть-то твоя? Слушай меня. То, что ты мне о муже своем… умерло тут. Поняла? Будто ничего не слыхала я. Было и быльем поросло. Заживет. Тебе завсегда будем рады. А приехать не сможешь — письма будем писать. А уж коли внучонок народится или внучка — карточку пришлем. Раскрашенную, чтобы живности было больше. Так-то!
Б е р т а. Я буду мечтать о том дне, когда вы приедете ко мне в Германию. Я приму вас, как свою мать.
В а р в а р а П е т р о в н а. Никогда бы и мысли о том в голове не было, а теперь, видать, придется. (Пауза.) Пойдем-ка.
Б е р т а. Куда?
В а р в а р а П е т р о в н а. В избу, говорю, пойдем. Прикинем, как жизнь молодых лучше устроить.
Ушли в дом. Входят Ш у р а и Н а д я.
Н а д я. Нет, нет, к вам я больше не пойду. Не хочу.
Ш у р а. Брось, Надька. Поломала я ихнюю свадьбу? Поломала! Мое слово твердо. Теперь ты, Надежда, над Сергеем власть бери.
Н а д я. Мне не власть, мне любовь нужна. Оборвалась. В узел не свяжешь…
Ш у р а. Ты что, рехнулась? Я целый день ради тебя…
Н а д я. Я не просила.
Ш у р а. Здрасте. Дура! Дура и есть.
Н а д я (задумчиво). Любовь сильна, когда любят друг друга.
Ш у р а. Гордости в тебе много, Надька. Из гордости небось и целовать себя не давала. А в поцелуе вся наша сила. Ты вот почему Сережку к себе не примагнитила, знаешь?
Надя молчит.
Одинаковые вы. А гром, Надька, тишину ищет. Вот мое счастье от меня не уйдет. Уж если я Алешку полюблю, как железный обруч на него накину. Их, чертей, в руках надо держать, власть в свои руки брать.
Н а д я. Глупости. Да о какой власти будешь думать, если любишь?
Ш у р а. Ты мне эти теории брось. У тебя никакой практики в этом отношении. Воспрянь! Слышишь? Вот немка уедет, ты недели две к нам не ходи. И закрути какому-нибудь парню голову так, чтобы земля стонала. Это же для них, мужиков, — смертное дело. Сережка от любви и от ревности железо грызть начнет.
Н а д я (встала). Нет, Шура, в артистки не собираюсь.
Входит С е р г е й.
С е р г е й. Добрый вечер. Дома кто есть?
Ш у р а. Свет горит — видишь?
С е р г е й. Вынеси, пожалуйста, мой чемодан. Он в сенях, в углу стоит.
Шура ушла. Пауза.
Надя, я хочу с тобой поговорить. Может быть, тебе все это кажется странным, диким, но…
Н а д я. Не надо!
С е р г е й. Ты умная девушка и должна понять…
Н а д я. Прошу тебя — не надо!.. (Закрыв лицо руками, побежала к калитке.)
Из дома выходит Ш у р а с чемоданом.
Ш у р а. Надя! Надя! (Поставила чемодан, убежала следом за Надей.)
Сергей закурил, посмотрел в сторону дома, как бы прощаясь с ним, и быстро направился к калитке. Услышав голоса, остановился.
П е т р. А я говорю — входите.
Л у и з а. Нет, нет, спасибо… Я не могу.
С е р г е й. Петр, в чем дело?
П е т р (только сейчас увидел Сергея). Вот. Еле разыскал. На такси — туда и обратно. (Шутливо.) Тридцать рублей за твой счет.
С е р г е й. Зачем? Чтоб так, как днем?
П е т р. То было днем, а то будет вечером.
Л у и з а. Нет, нет, я не имею права… Ваша сестра, ваша мать…
П е т р. Сестра тоже поехала вас искать, извинения просить.
Л у и з а. Она?!
С е р г е й. А мать?
П е т р (Сергею). Маму, Сергей, надо понять. И ты должен понять. (Пауза.) Я буду с ней сейчас говорить. Сам. И если она опять… то и снова мы должны простить ей.
Л у и з а. Я прошу вас, не надо. Вам трудно, я вижу.
С е р г е й. Правда, не надо, Петр.
П е т р. Не валяй дурака, Сергей. Будете жить с нами. Вот мое последнее слово.
С е р г е й. Тебе мама не простит.
П е т р. А я у нее не прощения иду просить. (По военной привычке поправил гимнастерку.) Как говорил Наполеон: «Ввяжемся в бой, а там — посмотрим». Побудьте здесь поблизости где-нибудь.
Сергей и Луиза укрылись за кустами сирени. Из дома доносятся голоса. Петр подошел к окну, заглянул, удивился, быстро поднимается на крыльцо.
Из дома выходит В а р в а р а П е т р о в н а.
Мама, кто у нас?
В а р в а р а П е т р о в н а. Фу, напугал как.
П е т р. Мама, кто у нас?
В а р в а р а П е т р о в н а. Ну, немка. Мать Луизы.